Критические заметки о плане развития народного хозяйства

В третьем номере "Планового хозяйства" за 1927 г. опубликован ряд статей, в которых излагаются основные данные пятилетнего перспективного плана развития народного хозяйства СССР. Опубликованные материалы перспективного плана еще далеко не полны и не позволяют в достаточной мере уяснить все содержание огромной работы, проведенной Госпланом, а также все приемы и основания предлагаемого построения. Вероятно, в ближайшее время Госплан опубликует более подробный материал к построению плана. И нужно думать, что тогда некоторые недоуменные вопросы, возникающие при чтении опубликованных статей, выяснятся. Тем не менее основные положения перспективного плана, выдвигаемого Госпланом, уже наметились, С другой стороны, вопросы, затронутые этим построением, настолько существенны, что представляется целесообразным остановиться на них, не дожидаясь выхода более подробных материалов.

Данная статья и посвящена разбору построений Госплана, Однако, мы не имеем в виду входить в ней в исчерпывающий разбор этих построений. Едва ли кто будет спорить, что основной проблемой развития нашего народного хозяйства на ближайшее время является проблема взаимоотношения индустрии и сельского хозяйства, города и деревни и соответственно рабочего класса и крестьянства.

Основное и руководящее значение этой проблемы с полной определенностью было подчеркнуто как во вступительной речи председателя Госплана Г.М. Кржижановского на недавно закончившемся Съезде Президиумов Госпланов, так в развернувшихся на съезде прениях по вопросу о перспективном плане. Исходя из этого, кроме некоторых методологических вопросов, в данной статье мы намерены затронуть преимущественно те элементы построения Госплана, которые имеют ближайшее отношение к проблеме взаимоотношения индустрии и сельского хозяйства. Так как наиболее общей статьей из всех опубликованных материалов Госплана является статья С.Г. Струмилина, то в дальнейшем мы будем иметь в виду главным образом ее, привлекая другие материалы лишь в меру необходимости.

I

Для того чтобы сделать дальнейшие критические замечания возможно более ясными, представляется необходимым остановиться предварительно на некоторых исходных методологических положениях.

Прежде всего, как понимается существо перспективного плана его авторами, и в частности С.Г. Струмилиным? Нельзя сказать, чтобы его мнение по этому вопросу было вполне ясно. Оно во всяком случае двойственно. Действительно, на с. 21 С.Г. Струмилин пишет: "И если всякий план представляет собою известную комбинацию из элементов предвидения объективно неизбежного и проектировки целесообразного с точки зрения наших субъективных социально-классовых устремлений, то в годовых планах первое место принадлежит предвидениям, а в многолетних – предуказаниям".

Таким образом, С. Г. Струмилин утверждает, что наши планы неизбежно содержат в себе, с одной стороны, элементы предвидения, с другой – элементы проектировки заданий или директив. Почему же те или другие элементы неизбежно присущи плану? Чтобы выяснить это, необходимо понять, в каком отношении друг к другу стоят указанные элементы. Тот же С.Г. Струмилин на с. 22 пишет: "Конечно, эти задания должны быть... в достаточной степени реальны, для чего их необходимо во всех частях согласовать между собою цепной связью взаимной их зависимости строго сообразовать с наличными ресурсами страны и реальными возможностями ее развития". Таким образом, ясно, что, по мнению автора, наши задания или директивы не могут быть совершенно произвольными, что они должны быть достаточно связаны между собою и строго согласованы с реальными ресурсами страны, с реальными возможностями ее развития.

Но что значит согласовать наши задания с реальными ресурсами страны, с реальными возможностями ее развития? С.Г. Струмилин не анализирует этого вопроса. Но на этот вопрос можно дать только один ответ. Наши задания относятся к будущему. Они указывают, в каком направлении должны развиваться наши сознательные усилия и мероприятия. Наши усилия и мероприятия для реализации заданий могут сделать многое. Но все же они не всесильны. Они будут развиваться в конкретной объективной обстановке будущего, в которой огромное значение имеют чисто стихийные процессы. И действительный результат, к которому приведут наши усилия и мероприятия, определится сочетанием нашего действия и действия объективной среды, в которой они будут протекать. Но если это так, то наши задания будут реальны лишь в том случае, если они отобразят в себе именно эти действительные результаты, которые могут быть достигнуты нашими усилиями, протекающими в конкретной объективной обстановке. При каких же условиях мы можем отобразить в наших плановых заданиях именно эти действительные результаты наших действий? Очевидно, что мы можем отобразить их лишь в том случае, если, формулируя задания, мы примем во внимание не только наши цели, но с максимальной полнотой учтем: 1) объективное положение окружающих хозяйственных условий; 2) вероятные тенденции их развития; 3) вероятные ресурсы и возможности нашего воздействия на процесс хозяйственного развития; 4) наконец, вероятные результаты нашего воздействия на него. Но что значит учесть вероятные тенденции изменения условий, вероятные ресурсы и возможности нашего воздействия на процесс хозяйственного развития и, наконец, вероятный результат такого воздействия? Это значит, что в указанных направлениях мы должны располагать не только знанием настоящего, но и известным предвидением будущего, так как только при наличии некоторого предвидения мы можем говорить о вероятных тенденциях развития хозяйства, о вероятных возможностях нашего воздействия на него и о вероятных результатах такого воздействия. Отсюда ясно, что наши плановые задания, если они хотят быть реальными (а только о таких заданиях и стоит серьезно говорить), действительно органически связаны с элементами некоторого предвидения и его предполагают.

И если С.Г. Струмилин действительно думает, что наши задания, как он говорит, должны быть реальными, то у него, очевидно, нет оснований возражать против сделанных нами выводов.

Однако, это, по-видимому, не совсем так. Дело в том, что его представление о плане, которое было выявлено выше и по которому план неизбежно содержит в себе элементы как предвидения, так и заданий или директив, очень скоро вытесняется другим представлением, существенно отличным от первого.

Почти на тех же и частью именно на тех же страницах своей статьи С.Г. Струмилин проводит аналогию между плановым строительством и обычным строительным искусством. Многие задачи строительного искусства, пишет С.Г. Струмилин, теоретически неразрешимы, между тем практически они разрешаются с достаточным для жизни приближением. Причем всякая задача строительного искусства может получить несколько решений: "Всегда может прийти другой инженер и дать новый проект, еще более эффективно и изящно разрешающий ту же задачу" (с. 17). Это зависит от его творческих способностей. Нечто аналогичное, полагает С.Г. Струмилин, мы имеем и при построении планов, или, как он выражается, в социальной инженерии. Здесь также задача планового хозяйственного строительства может иметь не одно, а несколько решений. Здесь также многие задачи представляются строго теоретически неразрешимыми, но практически они разрешаются достаточно удовлетворительно, если мы, подобно инженерам, встанем на путь методов "инженерной проектировки новых социальных конструкций" (с. 22). В прямой связи с этим С.Г. Струмилин, далее, пишет: "Наши планы строятся не для более или менее беспочвенных гаданий и знахарских предсказаний о том, что будет через пять или десять лет, а прежде всего для создания определенной системы хозяйственных заданий в области социалистического строительства" (с. 22). И эти наши задания "все же... только задания, а не предсказания" (с. 22). Таким образом, признав, что во всяком плане есть не только проектировка задания, но и предвидение, буквально на тех же страницах, увлеченный аналогиями строительства планов с инженерным искусством, С.Г. Струмилин определенно разделяет плановые задания и предвидение и прямо противопоставляет их друг другу. Совершенно ясно, что это уже совсем другое направление в понимании плана, чем то, которое им же было сформулировано выше. Что же означает это другое направление в понимании плана?

Проводя аналогию между плановым строительством и искусством инженерно-технического строительства, С.Г. Струмилин до известной степени прав. Но только до известной степени. Верно, что различные инженеры-техники ту же строительную задачу могут разрешить различно. Но как бы она ни разрешалась ими, во всех случаях различие решений задачи будет касаться лишь способов комбинации элементов строительных материалов и средств, которые потребуются для осуществления строительства. Инженеру-технику при этом не приходится решать самому задачу о том, будут ли, и если будут, то в каком количестве, элементы строительных материалов и денежные средства: эти величины он берет или как данные, или как заданные. Именно этого нет при хозяйственно-плановом строительстве. При плановом строительстве нам приходится решать задачу не только о наилучшей комбинации имеющихся хозяйственных элементов, но и вопрос о том, в каких размерах и в каком виде эти элементы будут даны или могут быть обеспечены в настоящее время и в будущем (например, накопление, емкость рынка и т.д.). Эти элементы построения мы не можем и не имеем права брать как данные или заданные. Мы должны их еще определить по совокупности условий. Определить же их без понимания реальных условий и без всякого прогноза будущего мы не в состоянии. Вот почему, если мы хотим, чтобы наши задания или наши конструкции нового будущего были действительно реальными, мы не можем оторвать их от предвидения.

И если С.Г. Струмилин, увлекаясь аналогией с инженерно-техническим искусством, такой разрыв провозглашает, если он призывает к использованию "методов инженерной проектировки" при построении планов, то это значит, что он упрощает задачу построения планов, это значит, что он готов считать данными или заданными такие элементы, которые таковыми считать никак нельзя и которые еще предстоит определить. Это значит, что он разрубает нить между своими проекциями и действительностью. Отсюда остается уже только один и притом небольшой шаг к построению совершенно произвольных плановых конструкций.

Из предыдущего ясно, что разобранное другое понимание плана, выдвигающее в планах только момент заданий, проектировки и противополагающее его предвидению, может легко стать основой для падения интереса к вопросу о реальности, осуществимости этих заданий и проектов. Из предыдущего видно, что мысль С.Г. Струмилина о сущности плановых построений действительно идет как бы по двум различным линиям. Впрочем, он на этом не успокаивается и скоро делает усилие снова встать на одну линию. Действительно, непосредственно за приведенными выше словами, что наши задания есть "все же... только задания, а не предсказания", он уже пишет: "В процессе строительства мы в любой момент сможем в случае нужды сманеврировать сообразно обстановке момента и изменить их (т.е. задания. – Н.К.) в той или иной части. Вот почему в этом предвидении мы отнюдь не гарантируем стопроцентного выполнения наших перспективных планов в заранее установленные календарные сроки". Таким образом, ясно, что в последних словах автор говорит о заданиях уже просто как о предвидении, т.е. говорит даже больше, чем нужно. Но как бы то ни было, здесь он уничтожает разрыв заданий и предвидения и тем возвращается к своей первой позиции в понимании сущности плана. При этом, конечно, он прав, что, говоря о предвидении в планах, мы не можем гарантировать точности этого предвидения на сто процентов.

Итак, с одной стороны, как будто ясно, что план является системой заданий, но сама система этих заданий строится на основе известного предвидения хода действительности протекающего при условии наших сознательных воздействий на нее.

С другой стороны, не менее ясно, что С.Г. Струмилин готов к чисто инженерной проектировке нового социально-экономического будущего, готов формулировать систему плановых заданий, отрывая их от "гаданий и предсказаний о том, что будет", т.е. в конечном счете готов пройти мимо вопроса обоснования реальности своих построений. И если в пределах вводных замечаний статьи автора трудно решить, какое же направление его мысли является господствующим, если мы готовы сказать, что здесь побеждает в конце концов первое, т.е. верное направление ее, то приходится признать, что в дальнейшем, когда он переходит к действительному построению плана, господствующее значение приобретает именно второе "инженерное" направление в его понимании плана.

II

Спрашивается теперь, какие же общие задачи и какие общие критерии мы должны иметь в виду, когда строим перспективные планы и формулируем ту систему заданий, природу которых мы только что выясняли? На этот вопрос автор отвечает следующим образом: "В наиболее общей форме задача построения перспективного плана народного хозяйства СССР в настоящий момент может быть сформулирована как задача такого перераспределения наличных производительных сил общества, включая сюда и рабочую силу, и материальные ресурсы страны, которое в оптимальной степени обеспечивало бы бескризисное расширенное воспроизводство этих производительных сил возможно быстрым темпом в целях максимального удовлетворения текущих потребностей трудящихся масс и скорейшего приближения их к полному переустройству общества на началах социализма и коммунизма" (с. 17).

В этих словах общая задача построения перспективного плана сформулирована автором достаточно отчетливо. Формулируя ее, он тем самым с полной определенностью дает и те критерии, которым должен удовлетворять перспективный план, в том числе, очевидно, и прежде всего план, построенный им самим. Согласно приведенной формулировке этот план, во-первых, должен обеспечить бескризисное расширенное воспроизводство производительных сил народного хозяйства; во-вторых, он должен обеспечить максимальный темп их развития; в-третъих, он должен обеспечить максимум удовлетворения текущих потребностей масс; в-четвертых, он должен обеспечить скорейшее приближение к переустройству общества на началах социализма и коммунизма. Чтобы вести свою критику имманентно построениям автора, в дальнейшем мы будем оперировать при оценке выдвинутого Госпланом проекта плана именно этими критериями.

Но если общая задача построения перспективного плана такова, как она была только что очерчена, то какое же перераспределение производительных сил С.Г. Струмилин считает наиболее целесообразным и возможным на ближайшие пять лет? Он считает наиболее целесообразным такое перераспределение производительных сил, которое обеспечило бы наибольшую возможность индустриализации страны в ближайшее время (с. 24). Против ставки на индустриализацию, как таковой, конечно, не может быть никаких возражений. Индустриализация страны, – и это подтверждается исторически, – является необходимой предпосылкой повышения производительности всего народного хозяйства и повышения уровня благосостояния масс. Неоспоримо прогрессивное значение индустриализации в особенности должно быть подчеркнуто в аграрно-перенаселенных странах, к числу которых до известной степени можно отнести и СССР, так как индустриализация таких стран является важнейшим методом преодоления аграрного перенаселения. Значение индустриализации у нас вытекает также из особенностей нашего социального строя и нашего международного положения.

Однако при построении плана вопрос сводится не к тому, чтобы провозгласить ту или иную ставку, а к тому, чтобы, как справедливо указывает сам С.Г. Струмилин, дать ей конкретное выражение (с. 22).

Какое же конкретное выражение дает этой ставке автор? Ответ на этот вопрос мы получаем из следующих немногих цифр. Согласно проекту С.Г. Струмилина физический объем сельскохозяйственного производства, включая лесное хозяйство, рыболовство и охоту, возрастает за 5 лет на 24,1%. В то же время физический объем промышленного производства, включая кустарно-ремесленную промышленность, возрастает на 69,3%, а физический объем производства фабрично-заводской промышленности возрастает даже на 76,7%.

Новые постройки и капитальный ремонт без сельского строительства расширяются на 184,7%. Соответственно со всем этим процент городского населения увеличивается с 17,5% в 1926 г. до 18,8% в 1931 г. Производительность индустриального труда вырастает на 49%. Общий реальный народный доход возрастает на 45,2%, доход от сельского хозяйства – на 24,3, а от промышленности – на 74,5%. Уровень благосостояния всего населения в среднем возрастает на 31%, уровень благосостояния рабочего класса – на 50, всего городского населения – на 37,5, а сельского – на 30%.

Общая сумма накопления в народном хозяйстве по государственному сектору возрастает на 93%, новые вложения и капитальный ремонт расширяются на 146, а вся сумма вложений с оборотными фондами – на 107,3%. Из общей суммы капитальных вложений за 5 лет в 17,6 млрд. руб. на долю промышленности падает 32,3%, транспорта – 28,2, электрификации – 7,6, сельского хозяйства – 6,8%. Эти немногие суммарные цифры дают общее представление о намечаемом размахе развития народного хозяйства и о проектируемом перераспределении производительных сил.

Они позволяют признать, что проект плана достаточно резко проводит ставку на индустриализацию страны.

III

Выше мы выяснили исходные положения в понимании сущности плана, охарактеризовали словами самого автора основные задачи плана и наметили в общих и основных чертах конкретное содержание выдвигаемых им перспектив. Обращаясь теперь к критическим замечаниям по адресу предлагаемых построений, прежде всего подчеркнем следующее. В проекте плана, выдвигаемого Госпланом, все перспективы даны в точных числовых выражениях. Здесь даются цифровые характеристики не только продукции через пять лет, но и числовые же характеристики накопления, вложений, емкости рынка, перенаселения, эмиссии и т.д. Причем многие числовые характеристики выражены не только в сумме за пять лет, но и погодно.

Против числовой характеристики перспектив принципиально возражать, конечно, не приходится. Но совершенно ясно, что такие числовые характеристики имеют значение, полезны и их следует давать лишь при том условии, если они скрывают за собой определенный экономический смысл, если они экономически действительно достаточно обоснованы, если при их обосновании был использован правильный метод. При отсутствии этих условий стройный ряд цифр остается только рядом цифр, не больше. И если при отсутствии этих условий мы придаем цифрам большее значение, то нам угрожает опасность "статистического фетишизма", который может весьма дорого обойтись той практике планирования, которая попыталась бы так или иначе опереться на цифры перспективного плана.

Подходя с этой точки зрения к построениям Госплана, нужно определенно признать, что все опубликованные материалы, за небольшими исключениями, почти совершенно не дают тех методов и оснований, по которым задания на будущее рисуются именно приведенными в плане, а не иными цифрами. Так, они не дают оснований, почему промышленная продукция возрастает на 69,3%, а сельскохозяйственная на 24,1%. Они не дают оснований, почему накопление возрастает на 93%, а производительность промышленного труда поднимается на 49% и т.д. Правда, некоторые производные цифры плана легко понять из других, основных цифр. Так, легко понять, почему при взятом темпе роста продукции, народного дохода и населения доход на душу будет именно тот, который рисуется планом, а не другой. Но дело заключается в том, что не ясны основания расчетов как раз основных цифр, из которых получаются эти производные расчеты.

Опубликованные материалы скорей декретируют эти цифры, не обосновывая их.

На это нам могут указать, что в опубликованных материалах все же имеются некоторые указания на метод и основания построения плана. Так, мы находим там указания на отказ от метода экстраполяции на основе установленных статических и динамических коэффициентов. Мы имеем также заявление о том, что при построении плана был использован метод последовательных приближений и что первое приближение перспектив по отдельным отраслям хозяйства проектировалось путем экспертных оценок возможностей развития этих отраслей специалистами. Однако из материалов мы не знаем, какие же стадии последовательного приближения прошло построение плана. Нам дано лишь одно приближение, то, которое опубликовано, и никакого метода последовательных приближений из него не видно. Мало того, принципиально не ясно и спорно, почему последовательные приближения построения плана возводятся здесь в особый метод. Метод все же... не в том, что строится один вариант плана, потом он уточняется, потом еще раз уточняется и т.д., а в тех приемах, при помощи которых строится первый вариант, в тех приемах, на основании которых он потом уточняется, и т.д., то есть в тех приемах, о которых в материалах не говорится ни слова.

Именно поэтому метода построения плана и приемов последующего уточнения его мы и не знаем. Мы не знаем также, какими основаниями руководились эксперты при установлении перспектив развития отдельных отраслей народного хозяйства. Конечно, метод экспертных оценок дает значительный простор их авторам. Но и эксперты при своих оценках все же руководствуются теми или иными основаниями. Именно на эти основания мы не имеем никакого намека в материалах.

Поскольку речь идет об отдельных отраслях хозяйства, то все, что мы находим в опубликованных материалах, и все, что может быть приведено в них как попытка обоснования выдвинутых перспектив, сводится, в сущности, к формальному указанию на те условия, которые учитывались при построении заданий по этим отраслям. Но такие указания недостаточны.

Так, С.Г. Струмилин пишет, что построение перспективного плана было начато с установления перспектив промышленности. Причем темп роста производства средств широкого потребления определялся в зависимости от размеров капитальных вложений, а эти капитальные вложения – в зависимости от прироста емкости потребительского рынка.

Таким образом, общие формальные указания на условия, с которыми будто бы соразмерялся темп роста производства средств потребления, сделаны. Согласно этих указаний для определения темпа роста производства средств потребления нужно было бы иметь данные о размерах вложений в эти отрасли (а следовательно, и данные о размерах необходимых накоплений) и данные о емкости рынка на предметы широкого потребления. Действительно, в опубликованных материалах мы находим цифры вероятного накопления, но зато не находим никаких данных, обосновывающих возможность самого этого накопления. Что же касается емкости рынка, то она исчислена, но в свою очередь совершенно не мотивирована. Ясно, что она определяется в свою очередь ростом городов и городского населения, ростом благосостояния городского и сельского населения, ростом его потребительского спроса именно на предметы индустриального производства. Но ведь рост городов, рост благосостояния населения и т.д. определяется темпом развертывания производства, и в частности промышленного производства, и другими условиями. Таким образом, следуя чисто формальным указаниям автора в поисках обоснования темпа развертывания производства средств потребления, мы наталкиваемся либо на цифры, совершенно немотивированные (накопление), либо оказываемся в порочном кругу, так как убеждаемся, что искомый темп развертывания производства средств потребления, по крайней мере, частично определяется темпом роста производства этих же средств потребления.

Такой порочный круг выступает еще яснее, когда мы обращаемся к вопросу об основаниях принятого темпа производства средств производства. По этому вопросу мы находим следующее указание: "Учет емкости рынка на продукцию предприятий, занятых воспроизводством оборотного и в особенности основного капитала, должен быть в интересах бескризисного развития промышленности уже заранее дан с достаточной точностью в полном соответствии с учтенными ресурсами для капитальных вложений" ( с. 25). Таким образом, здесь в качестве оснований принятого темпа указывается на размеры капитальных вложений и на учет емкости рынка. Но как было указано выше, размеры накоплений, а следовательно, и вложений исчислены без всякого обоснования. Что же касается емкости рынка, то оказывается, что для продукции средств производства "рынком является прежде всего сама промышленность" (с. 25). Иначе говоря, в этой части искомый темп развития промышленного производства определяется прежде всего именно тем же искомым темпом роста промышленности:

Что касается теперь перспектив развития сельского хозяйства, то относительно построения их С.Г. Струмилин пишет: "Перспективы сельского хозяйства при наличии плана промышленности уже в известной мере им предопределены". По его мнению, во всяком случае перспективы развития технических, трудоемких культур "уже даны планом промышленности" ( с. 25). По этому поводу приходится сказать, во-первых, поскольку выше не были конкретно выяснены условия, определяющие темп роста самой промышленности, постольку, очевидно, теряет основание и определяемый им темп развития технических культур; во-вторых, [не]ужели темп развития этих культур действительно дан темпом роста индустрии? А куда же исчез экспорт продуктов хотя бы некоторых из этих культур? Он, очевидно, забыт? Во всяком случае о нем ничего не говорится при определении условий развития технических культур. Как отразилось такое отношение к проблеме экспорта на всем плане – это мы увидим ниже.

Наконец, в отношении основных зерновых культур и животноводства С.Г. Струмилин пишет: "Прогноз их развития под влиянием весьма медленного нарастания потребительского внешнего и внутреннего рынка, при чрезвычайно отсталой земледельческой технике и ограниченной естественными пределами площади пашни, не может представить слишком больших затруднений" (с. 25). Таким образом, оказывается, что построение перспектив этих отраслей сельского хозяйства просто не представляет особых трудностей. Вот и все основания для принятого темпа роста зернового хозяйства и животноводства. Правда, указывается еще, что на их развитие будут влиять капитальные вложения. Но как именно они будут влиять – это остается неизвестным. Насколько простым вопросом представляется для автора вопрос о развитии зернового хозяйства и животноводства, видно хотя бы из того, что во всех опубликованных материалах даже нет данных о развитии продукции сельского хозяйства по этим важнейшим отраслям отдельно. Правда, на Съезде Президиумов Госпланов была роздана таблица, характеризующая развитие полеводства по отраслям и рост количества скота. Но каким образом была исчислена эта таблица, какие основания были положены при определении принятых в ней темпов, это не стало более ясным как из таблицы, так и из доклада Н.М. Вишневского по сельскому хозяйству.

Разобранными положениями, в сущности, исчерпываются те моменты работы, в которых имеются некоторые отдаленные и не вполне ясные указания, на каких основаниях были получены опубликованные перспективы. Из предыдущего ясно, во-первых, что эти указания имеют действительно формально декларативный характер, так как в них содержится формальный перечень условий, учитывавшихся при определении перспектив различных элементов народного хозяйства, но совершенно отсутствует анализ этих условий по существу; во-вторых, что попытка углубиться в эти условия приводит нас или к условиям, которые сами взяты без достаточного обоснования, или к порочному кругу.

Таким образом, в итоге, поскольку речь идет о перспективах по отдельным отраслям хозяйства, нужно признать правильность выставленного выше положения, что проектируемые перспективы предложены без какого-либо серьезного их обоснования. И приходится удивляться, почему центр тяжести построения плана был так прямолинейно и поспешно перенесен на цифровые подсчеты, почему вместе с тем почти совершенно исключены элементы обоснования. Казалось бы, наоборот, именно постановка и анализ основных экономических проблем нашего развития и обоснование тех или иных перспектив должно было стать вначале центром построения плана, ибо цифры должны были бы явиться лишь конечной конкретизацией выводов из этого анализа. Мы не знаем, имеются ли, и если имеются, то какие именно, обоснования предложенных построений у Госплана. Пока мы не знаем поэтому, имеем ли мы здесь дело с явным увлечением цифровыми расчетами или просто с запозданием Госплана в отношении публикации материалов, обосновывающих его проект. Если верно последнее, то, скажут, дело легко поправить: стоит опубликовать подробные материалы. Но даже и в этом случае ошибка Госплана состоит в том, что он поспешил опубликовать цифровые результаты, игнорируя их обоснования. Однако дело может обстоять и не так просто.

И невольно вспоминается та "случайная" оговорка, в которой С.Г. Струмилин открыто объявил, что перспективные задания – все же задания, а не предвидения. Мы показали выше, что если задания не имеют никакой связи с предвидением, то они не могут быть и реальными, не могут быть и обоснованными. Опять-таки невольно возникает сомнение, что, может быть, мысль упомянутой "оговорки", как мы видели, чрезвычайно быстро и даже излишне энергично ликвидированной С.Г. Струмилиным, фактически уже приобрела свои права, как только автор, перестав рассуждать, опять приступил к построению самого плана, и, может быть, он действительно формулирует в плане задания, оставляя в стороне вопрос о предвидении и, следовательно, об обосновании реальности этих заданий.

Мы хорошо знаем трудность обоснования перспектив развития хозяйства. Не менее хорошо известно нам и то, что абсолютно строгого обоснования их, быть может, вообще дать невозможно. Но это не значит, что невозможно и не следует заниматься таким обоснованием вообще. Именно потому, что оно трудно, именно потому, что без него невозможно построить серьезный реальный план, мы и вправе были бы настаивать, чтобы внимание авторов плана было сосредоточено прежде всего на основаниях их построения.

Выше мы упрекали составителей в порочном круге, к которому ведут их указания на путь, каким шло построение плана по отраслям. Но нам хорошо известно, что основания этого круга лежат до известной степени в самой хозяйственной деятельности, так как все элементы ее взаимно связаны между собой. Однако это не снимает с составителей плана обязанности попытаться преодолеть порочность круга в их построении. В этом состоит огромная трудность построения народнохозяйственного плана, но без этого, как и без некоторого предвидения, удовлетворительного плана построить вообще нельзя.

На это могут указать, что попытка преодолеть порочный круг составителями в действительности была сделана. Могут сказать, далее, что все предыдущие критические замечания не основательны как раз потому, что они не учитывают этой попытки.

Могут указать, что эти критические замечания относятся к вопросу об обосновании перспектив по отдельным отраслям хозяйства, между тем ввиду их взаимной связи такого обоснования дать вообще невозможно. Свое обоснование принятые перспективы по отраслям получают в том, что они в конечном счете увязаны между собой балансовым методом. Именно в методе балансовой увязки, скажут, и следует видеть как преодоление того порочного круга, о котором говорилось выше, так и конечное обоснование намеченных перспектив. На то, что балансовая увязка перспектив различных отраслей хозяйства производилась, С.Г. Струмилин определенно указывает в своей статье (с. 23-24).

К сожалению, мы не разделяем той абсолютной веры в балансовую увязку, которая не чужда у нас многим. Сам по себе балансовый метод в применении к перспективам, и то, если он применен верно, гарантирует лишь одно, а именно то, что проектируемые темпы развития отдельных отраслей между собой согласованы. Но балансовый метод совершенно не гарантирует, что спроектированная при его помощи модель будущего народного хозяйства в какой-либо мере осуществима, а не произвольна. Формально, арифметически можно построить очень много таких моделей. Но вопрос о том, какая или какие из этих моделей могут быть реальны и какая из последних в то же время является наилучшей – эти вопросы балансовым методом решить уже нельзя. Для этого необходимо опять-таки проанализировать те основания, которые определяют реализабельность именно той, а не другой модели хозяйства.

Мы не спорим против того, что в предложенном проекте плана необходимость применения балансового метода прокламирована. Но из только что сказанного видно, что это не устраняет замечаний о необходимости анализа оснований, в силу которых принята за желательную и в то же время за реальную данная, а не другая модель народного хозяйства. Именно этого обоснования в опубликованных материалах и не дано.

Кроме того, мало прокламировать балансовый метод. Его нужно применить и применить правильно. Выполнено ли и это требование в разбираемом проекте – это мы увидим ниже.

IV

Выше мы уже указывали, что по плану предполагается повышение физического объема продукции промышленности на 69,3%, а фабрично-заводской – на 76,7%. Наряду с этим предполагается расширение нового строительства и капитального ремонта на 184,7%. Одновременно предполагаются некоторые реконструкции в области транспорта и в других отраслях хозяйства.

Совершенно очевидно, что все это расширение промышленности, транспорта, строительства и т.д. предполагает определенные условия и в числе этих условий прежде всего определенные капитальные вложения. Действительно, общая сумма вложений в основные капиталы определяется планом за 5 лет в 15,9 млрд. черв, руб., а вместе с вложением в оборотные капиталы даже в 17,6 млрд. руб. Но чтобы осуществить эти вложения, необходимо соответствующее накопление. С.Г. Струмилин дает исчисление накопления и притом в погодно-цифровой форме. Он дает исчисление накопления, включая в него как чистое накопление, так и амортизацию. Общая сумма накоплений с амортизацией возрастает у него за 5 лет на 93,0% и в итоге, с включением накопления по кредитным операциям, дает 18,3 млрд. руб. Если теперь выделить амортизацию (по данным самого же С.Г. Струмилина), то чистое накопление выразится приблизительно такими суммами:

Таким образом, общая сумма чистого накопления по годам поднимается с 1,9 млн. до 3,7 млрд. руб. и в итоге за 5 лет дает 14,1 млрд. руб. Но это накопление лишь по государственному сектору хозяйства. "Накопление по всему народному хозяйству, – пишет С.Г. Струмилин, – выразилось бы в иных, более крупных цифрах" (с. 47).

С.Г. Струмилин, как уже отмечалось выше, не приводит никакого обоснования своих цифр накопления. Но насколько вероятны его цифры? Полагают, что в довоенное время в России накопление составляло около 8,5% от народного дохода. На с. 46 С.Г. Струмилин приводит исчисление народного дохода. Если теперь взять приведенные выше его цифры накоплений, то они составят следующий процент от этого народного дохода:

Если принять во внимание, что в таблице не учтено накопление частное, то фактически процент всего накопления должен будет еще повыситься. Во всяком случае окажется, что процент накопления в 1925/26 г. к народному доходу будет уже значительно выше довоенного. Это представляется нам мало вероятным.

Трудно допустить, чтобы в стране, где реальный народный доход стоит ниже довоенного (что видно из исчисления самого С.Г. Струмилина, с. 46), где доходы весьма нивелированы где частное накопление идет явно замедленным темпом, – процент накопления был выше довоенного. Трудно допустить, чтобы при условии, когда почти все другие элементы народного хозяйства стоят еще ниже довоенного уровня, именно процент накопления превзошел этот уровень.

Нам кажется, что С.Г. Струмилин явно преувеличил исходные цифры накопления, то есть накопление в 1925/26 г. Это можно показать на примере промышленного накопления и иным путем. Промышленное накопление с амортизацией он определяет в 889 млн. руб. Между тем, другими источниками оно определяется цифрой приблизительно в 747-814 млн. руб. Преувеличив исходные цифры, уже в силу одного этого он должен был, далее, преувеличить и накопление в следующие годы.

Но дело не только в этом. Принятые С.Г. Струмилиным темп и размеры накопления находятся в резком несоответствии с другими его построениями.

Действительно, допустим, что исчисление накопления С.Г. Струмилиным на 1925/26 г. в сумме 1868 млн. руб. абсолютно верно.

Он говорит только о накоплении в государственном секторе. Что касается сектора частного хозяйства, то относительно него СТ. Струмилин развивает принципиально ту мысль, что этот сектор может дать для накопления в государственном секторе очень немного через бюджет, кредит и банкнотную эмиссию (с. 47-50). И все, что он может дать в этой области, автором уже учтено и включено в приведенные цифры как за 1925/26 г., так и за 1930/31 г. Ввиду этого с точки зрения государственного сектора, которым здесь только и интересуется С.Г. Струмилин, мы имеем полное право допустить, что указанная выше цифра в 1868 млн. руб. для 1925/26 г. исчерпывает все накопление и что вся остальная часть народного дохода как бы потребляется Но если накапливается 1868 млн. руб., а народный доход в 1925/26 г. составляет, по С.Г. Струмилину, 21 541 млн. руб., то очевидно, что из него потребляется 19673 млн. руб., или 138,6 руб. на душу. Народный доход на 1930/31 г., по С.Г Струмилину, будет равен 29 328 млн. руб. Чтобы знать, как велико при этих условиях может быть накопление в 1930/31 г., необходимо определить, сколько ценностей из этого дохода будет потреблено населением. С.Г. Струмилин дает основания для исчисления развития потребления дохода в 1930/31 г. Согласно его построениям реальное благосостояние всего населения на душу возрастет к 1930/31 г. на 31%. Таким образом, если в 1925/26 г., как мы условно приняли, население потребляло 138,6 руб. на душу, то в 1930/31 г. оно будет потреблять уже на 31% более, или 181,6 руб. Население к этому времени, по С.Г. Струмилину, возрастет на 11,2% и определится цифрой в 157,7 млн. человек. Тогда все это население потребит 181,6 ? 157,7 = 28638 млн. руб. Так как народный доход в 1930/31 г. С.Г. Струмилиным определен в 29 328 млн. руб., то ясно, что накопление государственного сектора, возможное для 1930/31 г., по данным самого же С.Г. Струмилина, определится цифрой всего в 690 млн. руб. вместо 3693 млн. руб., как на это указывает его специальная таблица о накоплении (с. 48) и как было отмечено выше нами.

Различие этих цифр настолько значительно, что здесь не может быть и речи о случайном и ничего не значащем несовпадении, не может быть и речи о частичных поправках. С.Г. Струмилин может сказать, что после повышения уровня благосостояния население не все будет потреблять, а часть будет сберегать.

Возможно. Но это будет частное накопление. Между тем С.Г. Струмилин говорит только о государственном накоплении, и мы показали, что частного накопления, за исключением учтенного автором в его цифрах, с точки зрения государственного сектора, вообще нет.

К изложенным соображениям необходимо присоединить следующее. Анализ цифр народного дохода, исчисленного С.Г. Струмилиным, показывает, что исчисление это произведено без учета проектируемого снижения промышленных цен. Именно поэтому у С.Г. Струмилина различные составные части дохода растут в общем тем же темпом, как и соответствующие части валовой продукции. Именно поэтому у него отношение дохода от промышленности к валовой промышленной продукции как в 1925/26 г., так и в 1930/31 г. составляет те же 39-40%. Между тем разбираемый план проектирует снижение промышленных цен на 17,5 %. При стабильности сельскохозяйственных цеп это будет обозначать снижение общего уровня цен приблизительно на 11 %. Если учесть такое снижение цен, то цифры народного дохода соответствующим образом понизятся. Что касается цифр накопления, то, приводя их, С.Г. Струмилин определенно заявляет, что при их исчислении проектируемое снижение цеп уже учтено (с. 49). Следовательно, они остаются в тех же размерах, в каких показаны выше. Но в таком случае совершенно ясно, что в действительности отмеченное нами несоответствие между исчисленными С.Г. Струмилиным цифрами накопления и остатками дохода, идущими в накопление, по данным самого же С.Г. Струмилина, еще более вырастает. В таком случае вся внутренняя необоснованность цифр накопления и отсутствие их внутренней балансовой увязки с данными о доходе и потреблении предстанут в еще более резком виде.

В связи с изложенным мы совершенно не понимаем, каким образом С.Г. Струмилин, отметив, что народный доход на душу населения за 5 лет вырастает на 30,7% и что уровень благосостояния населения повысится на 31%, затем пишет: "Это значит, что доля народного дохода, изымаемого для накопления, будет за данное пятилетие возрастать в том же темпе, как и доля, необходимая для текущего потребления трудящихся классов". Мы показали выше, что такой вывод из данных С.Г. Струмилина совершенно не вытекает, что, по его же данным (даже без учета снижения цен при исчислении дохода), доля накопления от дохода с 1925/26 к 1930/31 г. не только не возрастет на 31%, а неизбежно и резко упадет, что вместе с тем по абсолютным размерам накопление за то же время не не только не увеличится на 97,7%, как полагает автор (см. выше), а почти в три раза упадет. Если еще при исчислении дохода учесть снижение цен, то эти выводы еще более усилятся. В таком случае очевидно, что или С.Г. Струмилин преувеличил темп роста благосостояния населения, или преуменьшил темп роста дохода. Но как бы то ни было, в настоящем виде его построения внутренне противоречивы и необоснованны. И если он сам требовал, чтобы план был рассчитан на бескризисное и оптимальное развитие производительных сил (с. 17), чтобы все наши предуказания были внутренне связаны и сообразованы с ресурсами (с. 22), то его перспективы накопления этим требованиям не удовлетворяют. За его исчислением накопления, несмотря на всю смелость этого исчисления, мы не видим достаточных оснований.

Если же все это так, то отсюда проистекают огромные последствия для всего проекта перспективного плана. Выше мы отмечали, что проектируемые накопления являются базой для соответствующих капитальных вложений, а последние служат одной из необходимых предпосылок той огромной реконструкции, которая намечена в промышленности, в строительстве, на транспорте и т.д. Теперь оказывается, что предпосылка эта недостаточно обоснована и по совокупности других построений плана совершенно не гарантирована. Тем самым ставится в критическое положение и план реконструкций. Во всяком случае, ясно, что в этой области жизнь не может пойти по тому плану, который мы разбираем.

V

Но допустим, что перспективы накопления у С.Г. Струмилина даны правильно. Обеспечивают ли эти накопления намеченные реконструкции промышленности, транспорта и т.д.? В известной мере – несомненно. Однако ясно, что для проведения намеченных реконструкций, и прежде всего в промышленности, просто накопления недостаточно. Предлагаемый Комиссией Госплана план предполагает, что известная часть этих накоплений должна быть превращена в иностранную валюту, которая пойдет на оплату импорта орудий и средств производства. Согласно статье И.А. Калинникова этот импорт на пятилетие предполагается в следующих размерах:

Таким образом, импорт для нужд промышленности, возрастая с 526,7 млн. руб. в 1925/26 г. до 745,0 млн. руб. в 1930/31 г., дает за пятилетие 3,5 млрд. руб. Импорт для нужд промышленности проектируется в таких размерах, что при современном размере нашего ввоза (импорт за 1925/26 г. составит 673,7 млн. руб.) он берет подавляющую его часть. И так как импорт для промышленности по плану сильно возрастает, так как будут, конечно, несколько возрастать и другие категории импорта, то ясно, что осуществление намеченного плана импорта, а следовательно, и реконструкций промышленности предполагает соответствующее развитие и экспорта, Проблема экспорта встает тем острее, что... некоторые отрасли нашего сельского хозяйства не могут сколько-нибудь значительно развиваться без развития экспорта.

Каковы же перспективы экспорта по разбираемому плану? Как это ни странно, план не дает почти никакого ответа па этот вопрос. Все, что мы находим в нем, сводится к следующему. В статье И.А. Калинникова без всякого обоснования и анализа приведены цифры возможного экспорта продуктов технических культур. В статье же СТ. Струмилина имеется лишь пессимистическое заявление, сделанное попутно при разборе вопроса о снижении цен, о том, что нашему экспорту мешает разрыв между покупательной силой червонца и его внешневалютным курсом и что проблему ликвидации этого разрыва тем или иным путем необходимо решить (с. 44). Наконец, согласно табличных приложений к докладу Н.М. Вишневского сельскохозяйственный экспорт за пятилетие увеличивается на 166%, причем основания этого расчета остаются неизвестными.

Едва ли стоит отмечать, что между пессимистическими заявлениями С.Г. Струмилина и заявлениями Н.М. Вишневского нет полного соответствия. Дело не в этом. Приходится изумляться тому пренебрежению к вопросу об экспорте, которое обнаруживается в опубликованных и оглашенных материалах плана. Мы отмечали выше, что при определении темпа роста продукции технических культур С.Г. Струмилин тоже забыл об экспорте. Может быть, здесь продолжается та же линия игнорирования проблемы экспорта? Но если составители плана, в сущности, обошли проблему экспорта, то ее необходимо поставить и проанализировать на основании их же данных в других областях плана, связанных с возможностями экспорта. Ведь все эти данные, по заявлению С.Г. Струмилина, внутренне согласованы балансовым методом.

Обращаясь к такому анализу, мы условно предположили, что все исчисления авторов плана, в частности С.Г. Струмилина и В.Р. Чернышева, относительно 1925/26 г. правильны. Исходя отсюда и опираясь на их данные, мы взяли исчисленный ими реальный доход от сельского хозяйства и его товарную часть, т.е. то, что сельское хозяйство отчуждает за пределы деревни, в город, в промышленность, на экспорт.

Далее, мы вычислили остаток сельскохозяйственного дохода за вычетом упомянутой товарной части его. Очевидно, что этот остаток в подавляющей части идет в потребление и в какой-то небольшой части в натуральное накопление. Причем он состоит как из предметов продовольствия, так и других сельскохозяйственных продуктов, как лен, пенька и т.д. Мы делим этот остаток на количество сельского населения и получаем, таким образом, потребление и накопление различных сельскохозяйственных продуктов на душу сельскохозяйственного населения в 1925/ 26 г. в ценах производителя. Так как эмпирически мы знаем, что новое натуральное накопление по отношению к общей массе потребления сельскохозяйственных продуктов сельскохозяйственным населением составляет все же ничтожную часть, то полученную душевую норму можно считать весьма близкой к душевой норме потребления. В таком случае с этой оговоркой сумма потребления сельскохозяйственных продуктов на душу сельскохозяйственного населения в 1925/26 г. получается в 59,37 руб. Для 1924/25 г. С.Г. Струмилин дает цифру потребления сельскохозяйственным населением сельскохозяйственных продуктов в 47,2 руб. Но если учесть, что 1924/25 год был неурожайным, а также то, что в нашу цифру 59,37 руб. входят и непродовольственные продукты, то мы можем считать ее достаточно близкой к действительности.

От 1925/26 г. мы сделали, далее, переход к 1930/31 г. и притом двумя путями. Во-первых, мы произвели по данным С.Г. Струмилина и В.Р, Чернышева за 1930/31 г. те же расчеты, что и по данным за 1925/26 г. Иначе говоря, мы взяли исчисленный ими доход сельского хозяйства, вычли из него товарную часть, идущую за пределы деревни, и остаток разделили на количество возросшего сельскохозяйственного населения в 1930/31 г. В результате мы должны были получить норму потребления сельскохозяйственным населением сельскохозяйственных продуктов по ценам производителя в 1930/31 г. Оказалось, что эта норма будет равна 58,98 руб. В 1925/26 г., как мы видели, она была равна 59,37 руб. Значит, к 1930/31 г. она понизится па 0,4 руб., или на 0,7%. Этот результат совершенно противоречит текстовым построениям С.Г. Струмилина. С.Г. Струмилин утверждает, что благосостояние сельского населения за пять лет возрастет на 30%. При этих условиях очевидно, что потребление им сельскохозяйственных продуктов должно возрасти достаточно сильно. Между тем оказалось, что при принятом темпе роста сельскохозяйственной продукции, при принятом темпе роста дохода от сельского хозяйства и товарного отчуждения сельскохозяйственных продуктов за пределы деревни потребление сельского населения не только не растет, а далее падает.

Тогда мы пошли вторым, путем. Для 1930/31 г. доход сельского хозяйства, товарная часть его и количество сельскохозяйственного населения дано в разбираемых работах. Но так как, по С.Г. Струмилину, благосостояние сельского населения к 1930/31 г. повышается па 30%, то в соответствии с этим мы предположили, что и его потребление, равное в 1925/26 г. 59,37 руб., повысится на 30%. Иначе говоря, на этом втором пути мы приняли за отправной пункт тезис С.Г. Струмилина о росте благосостояния и, следовательно, потребления сельского населения. Тогда его норма потребления па душу в 1930/31 г. оказалась 77,18 руб. Помножая ее на количество сельскохозяйственного населения, мы получили общую сумму потребления сельского населения в 9879 млн. руб. Между тем остаток для потребления у него в 1930/31 г. оказывается всего 7549 млн. руб. Иначе говоря, мы получаем дефицит потребления в 2330 млн. руб. Таким образом, получается вывод: если считать правильными построения авторов о росте сельского населения, сельскохозяйственной продукции, сельскохозяйственного дохода и товарного отчуждения сельскохозяйственных продуктов, то становится неверным тезис о росте благосостояния и потребления сельскохозяйственного населения; если же считать верным тезис о росте благосостояния и потребления сельскохозяйственного населения, то становятся неверными данные о продукции, доходе и товарном отчуждении, так как образуется огромный дефицит сельскохозяйственных продуктов для потребления их сельским населением. Так как нет оснований думать, что сельское население при росте его благосостояния будет отчуждать продукты на сторону при наличии дефицита в потреблении, то очевидно, что при таких условиях мы не только не сможем вывозить сельскохозяйственные товары, не только не могли бы увеличить сельскохозяйственный экспорт, а должны были бы даже ввозить сельскохозяйственные товары в страну, так как размер дефицита в потреблении сельского населения явно превосходит размеры проектируемого экспорта.

Нам могут возразить, что если благосостояние сельского населения возрастает к 1930/31 г. на 30%, то это не значит, что оно увеличит потребление сельскохозяйственных товаров в такой же пропорции. Вероятнее, что оно увеличит их потребление меньше чем на 30% и, наоборот, увеличит потребление городских товаров более чем на 30%. Мы готовы с этим согласиться. По С.Г. Струмилину, выходит действительно, что сельское население увеличивает потребление индустриальных товаров не на 30, а на 36%. В таком случае потребление сельских продуктов оно может увеличить (учитывая удельный вес потребления тех и других в бюджете сельскохозяйственного населения) примерно на 28%.

Но ради осторожности мы сделали еще другой вариант исчисления, исходя из посылки, что сельское население увеличит потребление сельскохозяйственных продуктов даже не на 28%, а всего на 15%, т.е. как раз в той же пропорции, в какой, по С.Г. Струмилину, растет физический объем сельскохозяйственного производства на душу сельского населения (с. 32). Тем не менее и в этом случае дефицит между остатком сельскохозяйственного дохода для потребления и общим потреблением сельскохозяйственных продуктов деревенским населением определяется в 1190 млн. руб. Иначе говоря, и при этих условиях, если верны построения плана, наша страна в ближайшие годы должна обратиться в страну, импортирующую сельскохозяйственные товары. Все изложенные расчеты приведены в следующей таблице:

Ввиду весьма важного значения только что полученного вывода об отсутствии согласованности между потреблением, экспортом и производством сельскохозяйственных продуктов для критики плана, мы подошли к проверке вывода еще и другим методом, а именно мы попытались выяснить соотношение между производством продовольственных сельскохозяйственных продуктов и потреблением их, опираясь на данные плана и бюджетные материалы.

По С.Г. Струмилину (с. 39), душевая норма потребления сельскохозяйственных товаров (без дров) городским населением в 1925/26 г. по ценам потребителя определяется в 102,4 руб. Так как сельскохозяйственная продукция выражена автором в ценах производителя, то указанную стоимость душевого потребления необходимо выразить тоже в цепах производителя. Для этого необходимо сбросить с 102,4 руб. сумму, соответствующую разнице цены производителя и розничной цены сельскохозяйственных товаров в 1925/26 г. По имеющимся данным, эта разница составляла в 1925/26 г. в среднем около 50% к цене производителя. В таком случае, душевое городское потребление сельскохозяйственных продуктов, исчисленное по ценам производителя, будет 68,3 руб. По С.Г. Струмилину (с. 39), эта сумма к 1930/31 г. возрастет на 30% и, следовательно, при стабильности сельскохозяйственных цен выразится цифрой в 88,8 руб.

Что касается деревенского душевого потребления, то, по С.Г. Струмилину, в 1924/25 г. оно составит по бюджетам в среднем 47,2 руб. По имеющимся в нашем распоряжении бюджетным данным оно было 48,4 руб. Мы принимаем цифру С.Г. Струмилина. Эту цифру стоимости потребления сельскохозяйственного населения следует считать выраженной в цепах производителя. Против этого могут возразить, указав на то, что различные сельскохозяйственные районы получают сельскохозяйственные продукты из других районов и, следовательно, покупают эти продукты по ценам потребителя. Однако это возражение не имеет силы. Например, крестьянское население Тверской губернии, производящее рожь в недостаточном количестве, ввозит ее из производящих районов и, таким образом, платит за нее не только цену этих производящих районов, а также и торговые накидки. Это верно. Но верно и то, что Тверская губерния в каких-то количествах производит рожь и что в ней имеются группы крестьянских хозяйств, которые рожь продают. Спрашивается, по какой цене они ее продают или какова будет цена производителя ржи в Тверской губернии? Очевидно, что цена производителя ржи в Тверской губернии будет в общем как раз равна цене тех производящих районов, из которых Тверская губерния ввозит недостающее количество ржи, плюс торговые накидки. И если мы исчисляем продукцию ржи по ценам производителя, то для Тверской губернии ценой производителя будет именно указанная только что цена. Изложенное рассуждение можно применить по существу к любому сельскохозяйственному продукту потребления. Отсюда ясно, что приведенную выше стоимость потребления сельскохозяйственным населением продуктов питания в 1924/25 г. следует считать выраженной в ценах производителя.

От 1924/25 г., который был неурожайным, мы должны перейти к 1925/26 г. Мы должны определить стоимость душевого потребления сельскохозяйственным населением сельскохозяйственных продуктов питания в 1925/26 г. За 1925/26 г. мы еще не имеем сведений бюджетов полностью. Однако такая сводка имеется для потребления хлеба, мяса с салом и молока, т.е. для главнейших статей, составляющих в потреблении сельского населения около 75%. Если учесть изменение от 1924/25 к 1925/26 г. душевого потребления этих продуктов в натуре, а также изменение цен производителя, то оказывается, что в общем стоимость душевого потребления сельскохозяйственных продуктов сельскохозяйственным населением в 1925/26 г. увеличилась не менее чем на 8,5%. В таком росте стоимости крестьянского потребления нет ничего удивительного. Заметим, что по данным контрольных цифр Госплана на 1926/27 г. индекс заготовительных цен сельскохозяйственных товаров в 1925/26 г. вырос на 3,6% (с. 306), а доход сельскохозяйственного населения в червонном выражении даже на 20% (с. 210).

Распространяя теперь полученный коэффициент 8,5% на все потребление сельскохозяйственных продуктов сельскохозяйственным населением, мы получаем стоимость душевого потребления его в 1925/26 г. в цепах производителя в 51,2 руб.

По С.Г. Струмилину, благосостояние деревни к 1930/31 г. вырастает на 30% (с. 32). По его же данным (с. 40) потребление деревней индустриальных товаров возрастает за 5 лет, даже при неизменных ценах, на 36%. При этих условиях потребление сельскохозяйственных товаров (если учесть их вес в бюджете деревни) должно было бы возрасти процентов на 28. Однако промышленные цены, по С.Г. Струмилину, понизятся на 17,5%. В таком случае ту же и даже большую сумму индустриальных товаров деревня сможет купить в 1930/31 г. за меньшее количество средств и, следовательно, сможет обратить на потребление сельскохозяйственных товаров большую сумму их, чем при неизменных промышленных ценах. Примем поэтому, что потребление деревней сельскохозяйственных предметов питания вырастет за пять лет как раз на 30%, т.е. в соответствии с допущенным С.Г. Струмилиным ростом ее благосостояния. В таком случае душевая норма потребления сельскохозяйственного населения в 1930/31 г. будет равна 66,6%. Определив душевые нормы потребления продуктов питания сельскохозяйственного производства и зная население, мы можем определить общие размеры потребления этих продуктов в стране как для 1925/26 г., так и для 1930/31 г.

Так как нашей задачей является проверка баланса производства, потребления и экспорта сельскохозяйственных товаров, то далее нам необходимо выяснить размеры сельскохозяйственной продукции предметов питания и притом не валовой, включающей переходящие статьи, а чистой продукции предметов питания. В этих целях мы применили следующий прием и использовали следующие данные С. Г. Струмилина и Контрольных цифр. Наряду с валовой продукцией сельского хозяйства (земледелие, животноводство, рыболовство и охота) С.Г. Струмилин по тем же отраслям дает исчисление реального дохода от сельского хозяйства в ценах соответствующих лет (с. 46). Очевидно, что потребление сельскохозяйственным населением сельскохозяйственных предметов питания идет именно за счет этого дохода. Однако в состав этого реального дохода входят не только продукты питания, а и другие продукты, например лен, пенька и т.д. В связи с этим по данным Контрольных цифр мы определили, какой процент статьи, не идущий в потребление, но входящий в реальный доход сельского населения (льняное волокно, пенька, хлопок, махорка, табак, кожи, шерсть, прирост скота нетоварная часть сена и соломы), составляет от довода. Полученный процент мы затем исключили из реального дохода сельского хозяйства, исчисленного С.Г. Струмилиным для 1925/26 и 1930/31 гг. В итоге мы получили массу (по ценности ) сельскохозяйственных продуктов питания, могущих пойти на потребление сельскохозяйственного населения." Необходимо отметить, что эта масса определена нами с преувеличением, так как некоторые сельскохозяйственные продукты, например масличные семена, картофель, идут не только для человеческого питания. Однако они отнесены нами целиком к предметам питания. Кроме того, по плану к 1930/31 г. удельный вес технических непродовольственных культур возрастает, что нами не учитывается при расчете. Итоги расчета приводятся в следующей таблице:

Отсюда ясно, что если в 1925/26 г. мы имеем некоторый избыток сельскохозяйственных продуктов питания, которые могут идти на экспорт или в запас, то в 1930/31 г. по предполагаемому плану мы будем иметь уже дефицит этих предметов питания.

Нам могут заметить, что потребление предметов питания сельского населения при росте его благосостояния на 30% вырастет в меньшей степени, чем 30%. Это возражение мы предусматривали выше, при анализе вопроса первым приемом. Предусмотрим его и теперь. Допустим, что потребление сельского населения к 1930/31 г. вырастет всего в меру роста физического объема сельскохозяйственной продукции, то есть на 15%. Этот прирост, очевидно, уж не преувеличен. Но и в этом случае, произведя те же расчеты, которые показаны в таблице, мы получаем в 1930/31 г. дефицит сельскохозяйственных предметов питания в стране на сумму 320 млн. руб.

Мы совершенно не настаиваем на том, чтобы все расчеты плана педантично совпадали до единицы включительно. Но если разногласие расчетов достигает крупных размеров, если оно подтверждается двумя использованными приемами, то мы имеем все основания утверждать, что в предлагаемом плане, несмотря на указания его авторов, что отдельные его данные сбалансированы, обстоит не все благополучно. Очевидно, что или сельскохозяйственная продукция растет по плану слишком медленно, или темп прироста благосостояния населения принят слишком высокий. Но как бы то ни было, в 1930/31 г. по плану СССР ставится в необходимость не только отказаться от увеличения положительного баланса во внешней торговле сельскохозяйственными продуктами, а даже перейти к отрицательному балансу, т.е. превратиться по существу в страну, импортирующую как сельскохозяйственные товары вообще, так и сельскохозяйственные предметы питания в частности.

Очевидно также, что этот вывод, не делаемый и далее не замечаемый С.Г. Струмилиным, но вытекающий из его построений, делает нереальными приведенные выше расчеты на развитие импорта промышленного оборудования и сырья, а следовательно, и на выполнение намеченной планом программы индустриального развития страны.

VI

Таким образом, мы вскрыли, что намеченный план развития народного хозяйства оказывается нереальным и внутренне несогласованным при разборе его с двух чрезвычайно важных сторон: со стороны обеспечения необходимого накопления необходимого развития сельскохозяйственного экспорта. В чем же лежат причины внутренних противоречий предложенного построения перспектив? Причины таких противоречий, по нашему мнению, очевидно, лежат, во-первых, в неправильном понимании соотношения индустрии и сельского хозяйства в их развитии, во-вторых, в неправильной проекции роста благосостояния населения, так как она не соответствует намеченному темпу роста продукции. Остановимся здесь на первом вопросе, на вопросе о соотношении сельского хозяйства и индустрии, для уяснения которого предыдущее изложение дает достаточный материал.

Как смотрит С.Г. Струмилин на положение нашего сельского хозяйства и как он понимает его перспективы? С.Г. Струмилин исходит из положения, что наше сельское хозяйство страдает от перенаселения. Перенаселение деревни он понимает, по-видимому, чисто статистически. Исходя из существующих норм затраты труда в различных отраслях хозяйства, он исчисляет, что в 1925/26 г. наше сельское перенаселение определится в 6,82 млн. рабочих лет или, проще, миллионов человек (с. 34). При этих условиях С.Г. Струмилин справедливо озабочен вопросом, что же будет с перенаселением деревни через пять лет, когда сельскохозяйственное население еще вырастет? Согласно плану до 3 млн. человек сельскохозяйственного населения передвинется в города ( с. 35). Около 8 млн. чел. С.Г. Струмилин размещает в сельском хозяйстве в связи с повышением в нем относительной роли трудоемких культур и отраслей сельского хозяйства (трудоинтенсификации сельского хозяйства). При этом С.Г. Струмилин исходит из той же стабильной производительности сельскохозяйственного труда. И все же оказывается, что через пять лет, – пишет автор, – "аграрное перенаселение деревни... в лучшем случае лишь не возрастет против нынешних его размеров" (с. 35). Этот вывод явно угнетает С.Г. Струмилина и толкает его к чрезвычайно характерным построениям. Прежде всего С.Г. Струмилин боится повышения производительности сельскохозяйственного труда. "Если, – пишет он, – исходить даже из весьма скромной цифры прироста производительности (труда. – Н.К.) за пять лет в 5%, то этот прирост может сразу повысить избыточное население деревни на 3 млн. душ" (с. 35). И если СТ. Струмилин считает, что "в лучшем случае" аграрное перенаселение не возрастет, то этот его "лучший случай" состоит именно в условиях стабильности производительности сельскохозяйственного труда. Далее, боясь роста производительности сельскохозяйственного труда, С.Г. Струмилин, естественно, боится машинизации сельского хозяйства, так как она, очевидно, повышает производительность сельскохозяйственного труда, Из текста не видно, что С.Г. Струмилин боится и повышения урожайности (с. 35). Но это, очевидно, не вполне последовательно, так как повышение урожайности есть другая сторона повышения все той же производительности сельскохозяйственного труда. При таких построениях естественно вообще "не увлекаться" мероприятиями, которые могли бы повысить производительность сельскохозяйственного труда и, следовательно, темп роста сельскохозяйственной продукции. И мы уже знаем, что таких "увлечений" в плане действительно нет. Из всех сумм капитальных вложений на сельское хозяйство отводится всего 6,8%.

Но если все это так, то не ясно ли, что обратной стороной именно таких построений и является то, что темп роста сельскохозяйственной продукции при намеченном темпе роста индустрии и благосостояния населения является явно недостаточным. Не ясно ли, что в связи с этим констатированный выше разрыв продукции сельского хозяйства и потребления, с одной стороны, необеспеченность экспорта и импорта – с другой, при условии принятого темпа индустриализации и роста благосостояния масс являются следствием того же относительно недостаточного темпа роста сельского хозяйства.

Всю систему указанных построений в отношении сельского хозяйства при взятом курсе на индустриализацию мы считаем не только теоретически спорной, но и практически опасной. Опасность ее вытекает из того, что она обрекает народное хозяйство на путь явных и глубоких кризисов. Не обеспечивая программы накопления и вложений, не обеспечивая достаточного экспорта, а следовательно, и импорта, она не обеспечивает и принятой программы индустриализации и реконструкций. В то же время она, по собственному признанию С.Г. Струмилина, не подвигает нас и по пути решения проблемы аграрного перенаселения. Это достаточно ясно из предыдущего изложения и не требует дальнейшего развития. Но почему эта система построения в отношении сельского хозяйства спорна и теоретически? В основе ее лежит чисто статистическое неправильное понимание сущности аграрного перенаселения. С.Г. Струмилин рассуждает, очевидно, так: существуют нормы продолжительности рабочего дня в деревне ; существует норма затраты труда в разных отраслях сельского хозяйства, при этих нормах требуется такое-то количество рабочего населения в деревне и оно имеет такой-то уровень жизни; отсюда, если вторгаются условия, которые повышают производительность сельскохозяйственного труда, то ясно, что труда потребуется меньше, ясно, что даже при том же, а тем более при растущем сельскохозяйственном населении аграрное перенаселение возрастает. Но вот это-то именно и не ясно, именно это-то и не верно. Думать так – значит бояться прогресса и роста производительных сил сельского хозяйства; думать так – значит утверждать, что при повышении производительности сельскохозяйственного труда деревня, имея ту же продукцию с меньшей затратой труда, сейчас же вытолкнет часть населения из сельского хозяйства, как будто специально для того, чтобы сохранить прежний уровень своей жизни, прежнюю длительность рабочего дня и прежние нормы затрат труда в различных отраслях сельского хозяйства. В действительности же, повышение производительности сельскохозяйственного труда, давая в руки деревни большую массу ценностей, как раз и создает необходимую предпосылку для переоборудования сельского хозяйства, для интенсификации его, для расширения спроса на промышленные товары и т.д. При этих условиях единственно прогрессивного развития сельского хозяйства как раз и создаются предпосылки не для меньшей, а для большей емкости территории в отношении к населению. Иначе говоря, перенаселение есть чисто экономическое и относительное явление. Оно далеко не определяется статистическим расчетом, исходящим из количества населения, размеров территории и соответствующих норм затрат труда. Перенаселение зависит не только от количества населения на единицу территории, но также и от того, сколько производит это население на данной территории. Сельскохозяйственное население Германии, Дании, Голландии гораздо более плотно, чем наше, и тем не менее эти страны не страдают от перенаселения. Но если это так, то очевидно, что мы должны принять в экономической политике по отношению к сельскому хозяйству направление иное, чем то, которое положено в основание плана. Мы должны приложить все усилия к тому, чтобы повысить производительность сельскохозяйственного труда, так как это наряду с индустриализацией страны есть верный путь к интенсификации хозяйства, к преодолению перенаселения и к повышению темпа развития сельского хозяйства.

С такой точки зрения провозглашенная правительством политика на интенсификацию, индустриализацию и машинизацию сельского хозяйства, ведущая к технической реорганизации его основ, является вполне правильной. С такой точки зрения те меры и, в частности, те вложения средств, которые план намечает в отношении сельского хозяйства, являются совершенно недостаточными. И это тем более, что, как было показано выше, намеченный план индустриализации страны срывается, между прочим, именно на недостаточном темпе развития сельскохозяйственного производства.

Однако против усиления ассигнований сельскому хозяйству при явной ограниченности наших средств С.Г. Струмилин, быть может, возразит. Он может указать, что при недостатке наших средств мы не можем делать вложений в сельское хозяйство, так как эти вложения относительно менее эффективны. В обоснование этого возражения С.Г. Струмилин мог бы выдвинуть прежде всего свои соображения о весьма низкой производительности сельскохозяйственного труда по сравнению с промышленным трудом, которые он развивает в статье. С.Г. Струмилин приводит в ней (с. 51) данные о народном доходе в сельском хозяйстве и промышленности по расчету на работника в 1925/26 и 1930/31 гг. по ценам 1913 г. Из этих данных оказывается, что в то время как в сельском хозяйстве доход на работника выражается суммой в 229 руб., в городе он выражается суммой в 693 руб. Опираясь на эти цифры, С.Г. Струмилин сравнивает абсолютный уровень производительности сельскохозяйственного и промышленного труда и пишет: "Производительность городского труда раза в три выше сельского" (с. 51-52). В связи с этим он, далее, утверждает, что деревня, которая "живет на пороге физиологических норм существования... не может служить сколько-нибудь заметным источником для социалистического накопления" (с. 52); что, в частности, по государственному и местному бюджету деревня больше получает, чем отдает, что "основным источником и для бюджетных изъятий и для социалистического накопления может служить лишь более производительный неземледельческий труд" (с. 52).

Мы не будем останавливаться на вопросе о том, какая группа населения является основным источником бюджетных изъятий и социалистического накопления. Это завело бы нас слишком далеко. Но считаем необходимым решительно отвергнуть приведенные соображения С.Г. Струмилина о сравнительной производительности сельскохозяйственного и промышленного труда. С.Г. Струмилин хочет доказать значительно более низкую производительность сельскохозяйственного труда по сравнению с трудом промышленным. Но все, что он доказал своими приведенными данными, это то, что доход сельского хозяйства по расчету на работника значительно ниже, чем доход городского населения тоже по расчету на работника. Иначе говоря, он просто подменил понятие производительности труда понятием его доходности. Между тем эти явления как будто совершенно различного порядка. Вот если бы С.Г. Струмилин доказал, что в 1913 г. цены на товары вполне совпадали с трудовыми стоимостями последних, тогда он мог бы по данным о доходе судить о сравнительной производительности труда. Но именно это-то доказать и невозможно, именно эта-то посылка, если ее принять, и неверна. В литературе существует прочное убеждение в невозможности разрешить задачу сравнения абсолютного уровня производительности труда в различных отраслях хозяйства. Это мнение поддерживалось многими авторитетными исследователями. Один из таких авторитетных исследователей вопроса, например, пишет: "Производительность труда в самом общем и в то же время точном смысле слова определяется количеством продукта, т.е. суммой потребительских благ в натуральном их выражении, создаваемых рабочими в единицу времени".

Отсюда вполне последовательно тот же автор продолжает: "Измерять производительность труда ценностью создаваемого рабочим продукта невозможно"... Для измерения производительности труда нужно было бы соизмерить количество производимых продуктов в различных отраслях хозяйства на единицу времени в натуре, Но оказывается, что "соизмерять производительность рабочих, изготовляющих продукты различного качества, мы пока не умеем". Отсюда в качестве результата следует: "Собственно говоря, для измерения абсолютного уровня производительности труда в сложных производствах у нас вообще нет и не может [быть] никакого измерителя, ибо такой уровень можно было бы измерить лишь количеством продукта или суммой полезностей, им представляемых. А сумму полезностей разного качества мы получить не умеем".

Мы просим извинить за то, что привели довольно длинные цитаты. Мы решили сделать это ввиду высокой авторитетности в данной области цитируемого автора, а также ввиду того, что этим автором является не кто иной, как сам С.Г. Струмилин (см.: Струмилин С.Г. К методологии изучения заработной платы и производительности труда // Плановое хозяйство. 1925. № 8. С. 41, 43, 52 и 54), Таким образом, С.Г. Струмилии сам решительно убежден, что измерить абсолютную производительность труда в отраслях, производящих различные продукты, ценностью продуктов нельзя. С.Г. Струмилин, далее, убежден, что методом непосредственного измерения абсолютной производительности труда мы не располагаем. Тем не менее в разбираемой работе о плане он без всяких оговорок, во-первых сравнивает абсолютный уровень производительности сельского хозяйства и промышленного труда, во- вторых, сравнивает его именно по ценности чистой продукции на работника. Иначе говоря, он делает две ошибки и притом против своих же методологических положений.

Таким образом, даже по С.Г. Струмилину, мы не знаем, в какой степени производительность сельскохозяйственного труда ниже производительности его в других отраслях хозяйства. Мы знаем лишь, что сельскохозяйственный труд значительно менее доходен, чем труд индустриальный.

703

Но допустим даже, что производительность сельскохозяйственного труда значительно ниже, чем производительность труда городского. Отсюда вовсе не вытекает, что увеличение вложений в сельское хозяйство с народнохозяйственной точки зрения относительно менее эффективно; отсюда вовсе не вытекает, что одной из основных задач нашего времени не является задача повышения производительности сельскохозяйственного труда, повышения темпа роста сельского хозяйства.

На анализе предложенного плана мы убедились, что одной из основных причин его неосуществимости, одной из основных причин срыва выдвинутой программы индустриализации является именно недостаточный темп роста сельского хозяйства, так как отсюда при прочих указанных планом условиях проистекает невозможность как необходимого накопления, так и экспорта-импорта. Таким образом, повышение производительности сельского хозяйства требуется прежде всего задачей быстрою роста самой индустрии. Это во-первых. Во-вторых, как бы то ни было, в сельском хозяйстве занята подавляющая масса народного труда. Сельское хозяйство страдает от перенаселения. При этих условиях, помимо задачи отвлечения труда из деревни путем индустриализации, перед страной стоит неотложная задача огромной хозяйственно-политической важности – повысить степень использования деревенского труда, повысить его производительность и тем самым увеличить общую продукцию народного хозяйства, смягчить перенаселение, используя для этого все другие доступные пути, помимо индустриализации. План недостаточно учитывает серьезность этой проблемы. План учитывает, в сущности говоря, лишь стихийный рост степени использования деревенского труда путем интенсификации при почти пассивной позиции государства. Между тем некоторое увеличение вложений в сельское хозяйство (на землеустройство, колонизацию, мелиорацию, на сельскохозяйственную индустрию и т.д.) при наших условиях может дать значительный толчок росту сельского хозяйства и повышению его продукции, может подвести более прочный базис под индустриальное развитие страны и смягчить перенаселение. Это не только целесообразно, но, как ясно из предыдущего, это необходимо.

Однако затронутый вопрос о расширении капитальных вложений в сельское хозяйство, естественно, приводит к вопросу об источнике этих средств. Мы видели выше, что намечаемый планом темп накоплений при проектируемом росте потребления отнюдь не обоснован. Но если даже допустить, что он реален, в этом случае вопрос о расширении ассигнований сельскому хозяйству может быть решен или путем перераспределения ожидаемых накоплений в иной, более благоприятной для сельского хозяйства пропорции и, следовательно, путем некоторого снижения темпа роста промышленной продукции, или путем увеличения резервов накопления. Если встать на второй путь, то здесь опять возможны две линии.

Можно пойти по линии увеличения накопления в государственном секторе и усиления воздействия на сельское хозяйство путем государственных вложений. Но эта линия возможна, очевидно, на первых порах, лишь при условии более медленного роста личного потребления населения. Мы уже указывали выше, что при намеченном темпе роста продукции принятые нормы роста благосостояния и потребления населения не обеспечивают и того накопления, которое проектируется. Мы указывали, далее, что они не обеспечивают и необходимых избытков для сельскохозяйственного экспорта. Действительно, согласно плану, например, рост реальной заработной платы берет, в сущности, почти все, что дает намеченный рост производительности индустриального труда. Очевидно, что ставить себе задачу максимального роста благосостояния населения, не обеспечивая других условий, в частности соответствующего роста сельскохозяйственной продукции и экспорта, – значит ставить неразрешимую задачу, как бы ни представлялось ее разрешение привлекательным.

Другая линия – принятие программы вложений в сельское хозяйство, выдвинутой комиссией Госплана, т.е. линия отказа от сколько-нибудь значительных вложений в сельское хозяйство со стороны государства. Но эта линия может быть совмещена с одновременным усилением вложений в сельское хозяйство и обеспечением его достаточного роста, очевидно, лишь в том случае, если одновременно будут налицо условия необходимого накопления у самого сельскохозяйственного населения. В таком случае нужно усовершенствовать товарный оборот, нужно поощрить накопление в деревне, нужно даже при стабильных ценах на сельскохозяйственные товары пойти на более значительное снижение промышленных цен, чем это предполагает проект. Нужно дать не 17,5% их понижения за 5 лет, а примерно около 25%.

Мы не будем входить здесь в специальный анализ всех этих путей решения вопроса. Заметим лишь, что решение его представляется абсолютно необходимым и, по нашему мнению, решение это лежит в плоскости известного сочетания трех намеченных путей.

VII

Заканчивая анализ проекта плана по существу, подчеркнем, что даже независимо от проблемы накопления и вложений в сельское хозяйство нам представляется проектируемое снижение промышленных цен недостаточным. Постановка вопроса о ценах, данная проектом, стремится разрешить лишь одну задачу – задачу сближения сельскохозяйственных и промышленных цен. Но она почти совершенно не затрагивает проблемы общего снижения цен. Она исходит из стабильного уровня сельскохозяйственных цен. При этих условиях 17,5% снижения цен промышленных товаров обеспечивает снижение общего уровня цен приблизительно на 11%. И это не разрешает проблемы снижения общего уровня цен в целях приближения его к мировому уровню цен, в целях повышения внутренней покупательной силы нашей валюты и облегчения экспорта. Между тем эта проблема столь же настоятельна, как и проблема сближения сельскохозяйственных и промышленных цен. Разрешение ее мыслимо лишь при постепенном снижении и цен сельскохозяйственных товаров. Однако снижение последних при обеспечении сближения их с ценами промышленных изделий предполагает, очевидно, более значительное снижение цен промышленных товаров. Причем так как снижение промышленных цеп труднее, то во избежание результатов опыта 1926 г. необходимо, чтобы инициатива снижения цен в дальнейшем лежала на стороне промышленности.

VIII

Подведем итоги. В своей статье мы сознательно ставили себе лишь критическую, а не конструктивную задачу. Но, разумеется, за нашими критическими замечаниями лежат и известные положительные взгляды на построение перспективного плана. В предыдущем изложении мы далеко не исчерпали всех вопросов, возбуждаемых предложенным проектом плана. Но и разбор затронутых, нам кажется, важнейших вопросов позволяет сделать некоторые выводы.

1. Предлагаемый план в том виде, как он дан, страдает статистическим формализмом построений. За многочисленными и чрезвычайно смелыми и рискованными цифровыми расчетами пока не видно достаточных экономических оснований.

2. Но если даже взять план, как таковой, и рассмотреть его, так сказать, "извнутри", то обнаруживается, что, несмотря на прокламированный принцип балансовой "увязки" всех его элементов, такой "увязки" на самом деле в нем нет. Между проектируемой динамикой продукции, потребления, накопления, экспорта и т.д. нет необходимой согласованности. В силу этого рост одних из перечисленных элементов делает невозможным принятый рост других.

3. В особенности серьезный пробел во внутреннем согласовании динамики различных отраслей хозяйства обнаруживается в отношении сравнительного темпа развития сельского хозяйства и других отраслей, что связано с неправильным диагнозом положения и значения сельского хозяйства.

4.При таких условиях, если вспомнить те задачи, которые С.Г. Струмилин ставил хорошему плану, и те критерии оценки предлагаемого плана, которые из этих задач вытекают, то нужно признать, что осуществление предлагаемого плана, если бы оно было возможно, не обеспечивало бы нам оптимальный и бескризисный путь развития производительных сил народного хозяйства, не обеспечило бы реально максимального удовлетворения текущих потребностей трудящихся масс и в силу этого едва ли особенно приблизило бы наше народное хозяйство к существенной реконструкции. Наоборот, осуществление плана неизбежно привело бы к росту хозяйственных затруднений. Основная ошибка, допущенная при построении плана, лежит в том, что при составлении его хотели одновременно в максимальной степени разрешить ряд задач, указанных выше (т.е. и максимального и бескризисного роста производительных сил, и максимального удовлетворения текущих потребностей, и т.д.), без достаточного учета того, что эти частные задачи при своем крайнем выражении вступают друг с другом в коллизию. Необходимо было найти наилучшее и в то же время совершенно реальное сочетание этих задач. Такое реальное сочетание задач в плане заменено формальным балансированием различных расчетов, которое делает план внешне на первый взгляд стройным. Однако внутренне, экономически он является противоречивым.

Содержание

Далее