Лучший Форекс-брокер – компания «Альпари». Выгодные торговые условия, более 2 млн. клиентов, положительные отзывы реальных трейдеров, уникальные инвестиционные сервисы, множество бонусов, акций и призовых конкурсов, торговля валютами, металлами и CFD, качественная аналитика и обучение.

ГлавнаяОбучениеБиблиотека трейдераКондратьев Н. и др. Большие циклы конъюнктуры и теория предвидения — Первая книга Н.Д. Кондратьева о конъюнктуре и некоторые проблемы исследования экономического цикла

Первая книга Н.Д. Кондратьева о конъюнктуре и некоторые проблемы исследования экономического цикла

Когда мы обращаемся к мало известной или по тем или иным причинам забытой работе известного ученого, важно представлять се в логике всего его наследия, а также в исторической перспективе развития соответствующего раздела науки. В этом отношении книга Н.Д. Кондратьева "Мировое хозяйство и его конъюнктура во время и после войны" весьма показательна. Изданная в 1922 г., а подготовленная в основных своих частях еще в 1921 г., она была нерпой работой выдающегося русского ученого по проблемам циклов и кризисов и экономической динамики в целом и первой работой, в которой он обращается к теме больших циклов конъюнктуры, принесшей ему мировую известность.

Эта работа имела большое значение для всей последующей научной деятельности Кондратьева: она не только обозначила важнейшую сферу его интересов на будущее, но и задала аналитические рамки и методологические принципы его будущих исследований. Ома была этапной для Кондратьева и еще в одном отношении: обозначила сто возвращение к научной деятельности после нескольких лет активного участия в политической жизни, явилась первым заметным результатом его работы в новом качестве – руководителя Конъюнктурного института, организованного в 1920 г. при Петровской сельскохозяйственной академии.

Сегодня, когда известны работы, написанные ученым позже, и более того, известен его грандиозный замысел по созданию теории экономической динамики, эта книга, непосредственно посвященная частной проблеме – одному конкретному циклу, воспринимается как начальный этап огромной научной работы. Мы знаем, что после этой книги тематика циклов становится для него главной, знаем, о каких циклах он будет писать в дальнейшем. Мы знаем также, что Кондратьеву предстоял очень короткий, но плодотворный период – с 1924 по 1928 г. – когда были написаны все работы по проблеме больших циклов.

В "Мировом хозяйстве" Кондратьев явным образом формулирует свою методологическую позицию. Так, на первой же странице он пишет о хозяйстве как о системе взаимоотношений и связей элементов и одновременно говорит о различных подходах к се анализу – динамической и статической точках зрения. Более того, теорию конъюнктуры (определение конъюнктуры будет дано позже в статье " К вопросу о понятиях экономической статики, динамики и конъюнктуры", 1924 г.) он по существу отождествляет с теорией циклов ( имеется в виду не теория деловых циклов, а теория циклических процессов в целом и ее разделы, посвященные циклам различного рода) и рассматривает теорию конъюнктуры как часть теории динамики. Далее, он утверждает, что динамическая теория как теория, устанавливающая закономерности изменения элементов хозяйственной жизни в их взаимосвязи, в принципе возможна, что ее практическая значимость и научная достоверность определена качеством прогноза, который может быть дан на ее основе. Уже несколько первых вводных страниц дают представление о том, что Кондратьев понимал под словом "теория" вообще и "теория динамики" в частности.

Непосредственно "Мировое хозяйство" посвящено анализу одного цикла – прерванного войной и завершившегося кризисом 1920-1921 гг., – выяснению его специфических и типических черт. Но это тот случай, когда частное позволяет увидеть общее. Рассматривая этот цикл не изолированно, а с позиции долгосрочной динамики, Кондратьев, – в отличие от многих своих современников, сосредоточившихся главным образом на анализе кризиса 1920-1921 гг., – трактовал его как специфический, но тем не менее находящейся в общем ряду циклических колебаний, и в то же время – переломный момент в долгосрочной тенденции движения конъюнктуры. И это позволило Кондратьеву дать ответ на вопрос, который волновал в тот период практически всех – о перспективах капиталистического хозяйства.

Изменения, произошедшие в результате первой мировой войны в мировом хозяйстве, в социальной и политической сферах большинства европейских стран, были настолько значительны, что многие экономисты оказались перед трудно разрешимым вопросом: сохранятся ли прежние закономерности развития хозяйства и в частности регулярное чередование периодов высокой и низкой конъюнктуры или же кризис 1920-1921 гг. обозначает вступление капиталистической экономики в новую эру – эру разрушения. Этот вопрос, ответ на который сегодня кажется таким ясным, в тот период выражал общую неуверенность людей в будущем, ощущение надвигающихся катастроф. Дж.М. Кейнс в статье, опубликованной в газете "Санди тайме" в августе 1921 г., писал: "Никто не знает наверное, находимся ли мы в нижней точке обода колеса истории, которое в свое время вынесет нас наверх, или мы оказались в начале длительного периода стагнации".

Большой и специфический интерес к проблеме перспектив мирового хозяйства проявляли в России. В сложившейся после войны кризисной ситуации марксисты стремились увидеть знак надвигающегося краха капитализма, а следовательно и подтверждение своей теории. И основания для подобных надежд были. Не случайно, вопрос, поставленный Кейнсом, был в центре многих дискуссий, начавшихся тогда, когда Кондратьев работал над этой книгой, и продолжавшихся до начала Великой депрессии. Последняя, как известно, не только внесла серьезные коррективы в исследования циклов, но поставила вопрос о роли и задачах экономической науки, заставила отказаться от некоторых важных и воспринимаемых как незыблемые постулатов.

В России конец 20-х – начало 30-х годов также стал переломным периодом, который завершился фактически полной политизацией экономических исследований. Однако было бы неверно полагать, что в первой половине и середине 20-х годов исследования циклов и кризисов были подчинены политическому заказу – показать близкий крах капитализма.

В этот период еще сохраняла силу традиция исследований циклов и кризисов, идущая прежде всего от М.И. Туган-Барановского и развиваемая в работах A.A. Исаева, П.Б. Струве, М.А. Бунятяна, В.А. Мукосеева и др., а накопленный как русскими, так и зарубежными учеными опыт исследования этих проблем, развитие статистических методов анализа и собранный обширный фактический материал, позволяли придать этим исследованиям дополнительный импульс. Все это проявилось в работах не только самого Кондратьева, но и его современников, например, С. А. Первушина и С.А. Фалькнера. Более того, можно сказать, что в это время экономические исследования в России в целом и но проблемам циклов в особенности развивались во взаимодействии с исследованиями циклов на Западе; эти исследования в течение нескольких первых десятилетий XX в. были одними из приоритетных в мировой науке.

Что касается вопроса, поставленного Кейнсом, то лучше всего ответить на него словами Кондратьева, заключающими работу о "Мировом хозяйстве": "Таким образом, если верны эти выставленные и кратко мотивированные положения, то кризис 1920 года, рассматриваемый под углом зрения широких и общих перспектив движения мировых конъюнктур во времени, представляется не только определенным звеном малого цикла, но и чрезвычайно знаменательным этапом в смене конъюнктурных волн большого цикла. Он является исходным моментом для новой и своеобразной эпохи экономического развития и социальных отношений". И чуть раньше он определил и характер этой новой эпохи как вступление мирового хозяйства в понижательную фазу большого цикла", характеризующуюся "сильным перепроизводством и падением цен индустриальных товаров".

Работа "Мировое хозяйство" – исследование прежде всего конкретно-эмпирического характера, а не абстрактно-теоретического. Подобное утверждение может показаться противоречащим точке зрения самого Кондратьева о том, что в "Мировом хозяйстве" руководящее значение имеет именно теоретическая точка зрения исследования циклов. Проблема, очевидно, в том, что понимать под теоретической точкой зрения. По мнению Кондратьева, – в этом отношении он следовал за У. Митчеллом – теория должна возникать из анализа фактических данных и содержать логическое объяснение наблюдаемых закономерностей, т.е. используя термин Шумпетера, представляет собой "объясняющую гипотезу". Разумеется, подобная точка зрения не была единственно возможной, и более того, как видно из истории, она не была и господствующей. Очень многие экономисты понимали и понимают под теорией логически строгую схему, базирующуюся на исходных гипотезах, касающихся поведения человека и установленных интроспективно. Далее, Кондратьев, безусловно, считал проблему соотношения теоретического и эмпирического анализа вообще и применительно к проблеме динамики и циклов в частности важнейшей и далекой от решения проблемой современной науки. Поэтому не вызывает удивления тот факт, что даже занимаясь конкретными вопросами, он всегда оставался в методологическом поле. Из "Мирового хозяйства" и последующих работ ясно, что Кондратьев считал теорию циклов (теорию конъюнктуры) частью теории экономической динамики; полагал, что теория экономической динамики предполагает установление закономерностей между элементами экономической системы в их изменении в реальном времени, а также что эти элементы характеризуются количественными показателями, и закономерности между ними проявляются прежде всего через статистические зависимости (отсюда внимание к количественным методам анализа).

В данной работе, а также в последующих, непосредственно посвященных большим циклам, Кондратьев стремился прежде всего очертить предмет анализа, т.е. определить, "какие элементы системы хозяйственной жизни должна иметь в виду теория динамики и какие из них она могла бы брать как показатели состояния и моментов конъюнктуры". При этом его интересовала прежде всего фактическая картина динамики выбранных показателей, а не абстрактно-теоретическое моделирование циклического процесса. Опираясь на эту работу, можно предположить, – и последующие его работы это только подтверждают – что Кондратьев являлся сторонником не только индуктивно-эмпирического метода построения теории вообще и теории циклов в частности, но и плюралистического подхода к анализу причин циклических колебаний, предполагающего, что циклический процесс является результатом взаимодействия большого числа относительно самостоятельных факторов. Отсюда, разумеется, не следует, что Кондратьев не пытался сформулировать наиболее важные причинно-следственные зависимости в рамках циклического процесса – достаточно вспомнить его концепцию больших циклов и предложенный в ней механизм развертывания цикла. При этом следует помнить, что он, согласно его многочисленным утверждениям, предлагал лишь гипотезу, которая позволяла объяснить статистически наблюдаемые факты.

Далее, исследование цикла Кондратьев относил к области теории экономической динамики, предмет которой он видел в процессах, происходящих в реальном времени. Отсюда его интерес к временным рядам показателей, характеризующим состояние и изменение элементов хозяйственной жизни. Наконец, теория, по мнению Кондратьева, должна содержать утверждения, которые могут быть статистически проверены, а практическая значимость теории определена теми возможностями, которые она открывает для прогнозирования, причем прогноз понимается скорее как указание возможного направления развития, а не конкретных значений тех или иных переменных. Заметим, что именно о таком понимании прогноза он впоследствии писал в статьях " Проблема предвидения" и "План и предвидение" в связи с разработкой общих принципов построения народнохозяйственных планов.

Работы Кондратьева по проблемам цикла были написаны тогда, когда в экономической науке в целом и в исследованиях, посвященных циклу, в частности происходили важные процессы. Прежде всего, завершался этап, названный впоследствии Шумпетером периодом Маршалла. Имеется в виду формирование в философском отношении близкой логическому позитивизму неоклассической парадигмы, связанной с именами не только А. Маршалла, но и К. Викселля, И. Фишера, А. Пигу, Дж.Б. Кларка и других. Однако параллельно с утверждением неоклассической парадигмы развивались и ее критика. В конце XIX – начале XX в, в Европе утверждение неоклассики происходило в противостоянии прежде всего с исторической школой и этико-социальными течениями, и это противостояние отражало различия в методологических установках соответствующих теорий. Отсюда ясно, почему столь важным для всей истории экономической науки был спор между К. Менгером и Г. Шмоллером об основах экономической науки и принципах ее построения, а также попытки сформулировать методологические принципы общественной науки в целом и экономической в частности, предпринятые М. Вебером, Дж.Н. Кейнсом, Дж.Э. Кэрнсом. Неоклассика в данном контексте выступала как реализация принципов абстрактной дедуктивной науки в области экономики, историческая же школа отстаивала эмпирический, индуктивный принцип построения экономической науки. Иная ситуации сложилась в Америке. Большинство американских экономистов находились в тот период под влиянием философии прагматизма Дж. Дьюи, поэтому институционализм в лице Т. Веблена, У. Митчелла, Дж.М. Кларка и др. имел там гораздо более прочные позиции, чем неоклассика.

В столкновении позиций, имевшем место на рубеже веков, определялся, как мы сегодня понимаем, круг методологических вопросов, с которыми была обречена иметь дело экономическая наука на протяжении всего XX в. – объективности экономического знания, принципов построения теории и способов ее оценки, роли дедукции и индукции, нормативных и позитивных элементов, эмпирических данных и математических методов и т.д.

Разумеется, методологические искания не могли не сказаться на исследованиях цикла, но важную роль в определении общего направления и характера этих исследований сыграли и другие обстоятельства: прежде всего бурное развитие статистических методов анализа экономических процессов, создание современной базы эмпирических исследований (в значительной степени благодаря появлению таких новых специализированных исследовательских центров, как созданное в 1920 г, Национальное бюро экономических исследований в США, несколько лет возглавляемое У. Митчеллом); постепенное формирование в обществе и в научной среде представлений о возможности и необходимости воздействия на циклический процесс; наконец, богатая история исследования цикла в прошлом.

К 20-м годам XX в. исследования цикла прошли длительную и непростую историю, в ходе которой изменялись понимание самого феномена цикла и кризиса, представления о движущих силах циклического процесса и влиянии цикла на социальные процессы и т.д. В результате в 20-е годы эта область экономической науки представляла собой достаточно пеструю картину: множество различных, часто плохо согласующихся позиций, лишь отчасти поддающихся классификации. Наиболее остро обсуждаемой в тот период была проблема причины и движущей силы циклических колебаний. Однако уже сама формулировка проблемы вызывала споры: если ставится вопрос о движущей силе цикла, тем самым неявно предполагается существование единственной причины, т.е. утверждается монистический взгляд на природу циклических колебаний, в то же время существовал и другой подход – плюралистической, согласие которому цикл сеть результат наложения различных сил, развивающихся отчасти самостоятельно, хотя и взаимосвязано. К сторонникам монистического подхода можно, хотя и с известными оговорками, отнести Дж. Гобсона, А. Шпитгофа, А, Афтальона, Р. Хоутри, К. Викселля, Ф. Хайека, Й. Шумпетера, среди сторонников плюралистического подхода – Ж. Лескюр, Г. Кассель, М. Тугай-Барановский, У. Митчелл, Ф. Тауссиг, Дж.В. Кларк и другие. Подчеркнем, что в данном случае мы не касаемся содержательной стороны – представлений о том, в чем те или иные исследователи видели главную причину цикла и как они представляли его механизм.

Вопрос о причинах циклических колебаний естественным образом становился принципом классификации теорий цикла. Согласно, например, классической классификации А. Хансена, в зависимости от ответа на этот вопрос все теории делятся на три группы.

Теории первой группы причину цикла сидели в природе капиталистической экономики – ее институциональных особенностях и прежде всего системе распределения, и следовательно устранение циклических колебаний вообще и кризисов как их фазы в частности связывали с устранением этого института (сюда относятся, например, теории недопотребления), а также теории, которые видели причину цикла в технико- экономической специфике капиталистического производства – его ориентации на будущее, большом объеме основного капитала и длительности производственного процесса, т.е. во всем том, что предопределяет возможность нарушения структурного равновесия (между производством потребительских товаров и средств производства, сбережениями и спросом на средства производства и т.д.). В последней подгруппе можно выделить теории, связывающие отклонения с нововведениями с изменениями в потребительском спросе. Вторую группу представляли теории, в которых в качестве основной причины цикла называлась специфика рыночного взаимодействия (имеется в виду принцип разделения труда, пространственная и временная протяженность рынка, взаимозависимость агентов рынка, ограниченность их прогностических возможностей и т.д.). Третья группа объединяла так называемые денежные теории – т.е. теории, в которых первостепенное значение придавалось тому обстоятельству, что в капиталистической экономике все процессы так или иначе связаны с деньгами, а потому изменения в денежной сфере способны изменить всю картину экономики, более того, сам цикл воспринимается прежде всего через колебание денежных показателей.

О важности денег как причины циклического процесса свидетельствует другая классификация – предложенная примерно в то же время Хайеком. Он предлагал различать теории в зависимости от того, связывается причина цикла с денежными или неденежными факторами, и выделял в группе денежных теорий, рассматривающие цикл сквозь призму колебаний общего уровня цен, и теории, в которых в центре внимания были относительные цены (соотношение между ценами потребительских и инвестиционных товаров), а среди неденежных теорий – теории, в которых в качестве причины кризиса назывался недостаток капитала, теории, в которых главную роль играло потребление.

Разумеется, в разные периоды времени популярными оказывались различные теории. К 20-м годам утратили былую привлекательность теории, связывающие цикл с системой распределения, большее распространение получили теории, связывающие цикл с особенностями производственного процесса – высокой степенью окольности, нововведениями, существованием денег. При этом практически никто из экономистов не придерживался какой- либо точки зрения в ее чистом виде – при объяснении цикла обычно в той или иной степени упоминались несколько факторов. Кроме того, экономисты часто оказывались единомышленниками по одним вопросам и противниками по другим.

Все это многообразие теорий циклов определяло интеллектуальный поток, в который вливались идеи Кондратьева. В качестве причины циклических колебаний Кондратьев, как известно, называл изменения в объеме и качестве основного капитала, вызванные нововведениями; картину циклического процесса он выводил из взаимосвязанности отраслей и продолжительности периода производства и функционирования соответствующих элементов основного капитала, а также условий на рынке ссудного капитала. Последние зависели от институциональных факторов – распределения доходов, влияющего на динамику сбережений, и принципов деятельности банков. Таким образом, если признать возможность классификации теории больших циклов в соответствии с принципами, установленными для обычных деловых циклов, и если использовать классификацию Хансена, то концепция Кондратьева может быть отнесена, хотя и с оговорками, ко второй подгруппе первой группы теорий вместе с теориями Туган-Барановского, Шпитгофа, Шумнетера, Касселя. При этом следует учитывать, что Кондратьев использовал некоторые элементы денежных теорий, представленных в работах Жюгляра, Сиджуика, Гиффена, Хоутри, Веблена и др. Очевидно, что многие проблемы, которые поднимались в связи с указанными теориями, в определенной степени имеют отношение и к концепции Кондратьева. Например, критика идеи свободного денежного капитала у Туган-Барановского и представления о процентной ставке как определяющем факторе верхней поворотной точки у Касселя могла быть отнесена в определенной степени и к Кондратьеву. Однако подобная критика не могла быть особенно важной для него. Дело в том, что свою основную задачу в области исследования цикла, но крайней мере на начальном периоде исследования – т.е. в 20-е годы, Кондратьев видел не в создании исчерпывающей теории, или модели, воспроизводящей механизм цикла, а в изучении фактического движения конъюнктур и в связи с этим в определении круга показателей, представляющих конъюнктуру, и наполнении их статистическим содержанием. И заслуга Кондратьева не столько в объяснении (заметим, весьма схематичном) того, как импульс, идущий от появления и внедрения принципиальных нововведений распространяется в экономике и приводит к возникновению кумулятивного процесса, какие обстоятельства вызывают остановку этого процесса и как формируются условия нового подъема (здесь он во многом повторяет Туган-Барановского, Касселя, Шпитгофа), сколько в формировании эмпирической базы, из которой проистекает и на которой основывается гипотеза больших циклоп. Именно так он определял свою задачу в докладе о "Больших циклах", и здесь нам опять приходится вернуться к методологическим дискуссиям.

Речь идет о споре между сторонниками теоретического и эмпирического подходов к проблеме цикла, в котором прямо или косвенно принимали участие практически все упоминавшиеся выше экономисты.

Как и в знаменитом споре о методе, лидерами сторонников теоретического подхода были представители австрийской школы – Мизес и Хайек, к ним в данном вопросе присоединялись Шумпетер, Джевонс, Викселль, А. Лёве, отчасти Маршалл. Место исторической школы заняли ученые, принадлежащие к различным направлениям, прежде всего американские институционалисты Митчелл и Дж.М. Кларк, а также французский статистик К. Жюгляр, немецкий экономист Ф. Луц и др.

Эмпирический подход к анализу цикла, который отстаивал Кондратьев, был провозглашен Жюгляром еще в середине XIX в. Как отмечает Шумпетер, Жюгляр написал "великую книгу фактов" и высказал принципиальную идею (наряду с другими, например, о внутренней связи фаз цикла, выразившейся в знаменитом и многократно впоследствии повторяемом утверждении, что единственной причиной депрессии является процветание) о том, что интерпретация, т.е. теория, может быть только порождением фактов. Впоследствии Митчелл не только подтвердил эту позицию, но предложил расширить область рассмотрения, включив институциональные и психологические факторы (которые при ином подходе попадали u разряд прочих равных). Он также сформулировал тезис о принципиально волнообразном характере экономических процессов и тем самым сделал важный шаг в сторону реалистического экономического анализа и придания экономической теории динамического характера.

В работе "Экономический цикл" (1913 г.) Митчелл выступил против теории в классическом смысле слова – как логически строгой схемы, выведенной из нескольких базисных аксиом, полученных главным образом интроспективно, и претендующей на, пусть и схематическое, исчерпывающее отражение основных черт того или иного явления. При этом был поднят и еще один вопрос. Если признать правомерность построения теории па основе универсальных гипотез, то – поскольку последние относятся к поведению человека и не могут относиться ни к чему иному, встает вопрос о правомерности использования агрегированных статистических показателей. Поскольку в тот период статистические данные были исключительно данными об агрегированных показателях, возникала коллизия: либо статистическое наполнение, либо дедуктивная теория. И Митчелл сделал выбор в пользу эмпирики. Далее, он полагал, что только эмпирические исследования могут выявить сам объект исследования. Это не означало, что Митчелл в принципе отрицал теорию. "Теория экономических процессов сама по себе, – писал о позиции Митчелла Шумпетер, – должна оставаться теорией, но ей надлежит стать теорией, построенной на базе результатов тщательного осмысления реального поведения и – так как он не исключал в принципе ни интроспекции, ни психологической интерпретации, порожденной интроспекцией, – мотиваций". Статистические данные, по мнению Митчелла, должны играть важную роль и при оценке теории. Существовали и несколько иные аргументы против теоретического (дедуктивного) подхода к анализу цикла. Например, называлась неспособность теории объяснить многие важные факты и как следствие неизбежность прибегать к различного рода дополнительным экзогенным ограничениям и/или корректировать базисные положения фундаментальной теории – теории равновесия. Более того, очевидным аргументом в пользу эмпирического подхода и следовательно использования исторических данных являлось признание того, что колебания порождаются большим числом далеко не всегда окончательно установленных факторов.

Однако и у сторонников априоризма и дедуктивного подхода были свои аргументы. Так, немецкий экономист А. Лёве, не отрицая важности эмпирических исследований для иллюстрации теоретических построений или прогнозирования, указывал, что сами по себе расчеты и описания не способны существенно обогатить представления о причинах цикла и его неизбежности, более того, он полагал, что ожидания значительного продвижения в теории в результате расширения эмпирических исследований являются следствием ошибочных представлений о связи между теорией и эмпирическими исследованиями. В этом же ключе рассуждал и А. Пигу: "Отсутствие статистической корреляции между теми или иными изменениями и промышленными колебаниями само по себе не опровергает, а се наличие не доказывает, что эти изменения являются причиной данных колебаний. Более того, по мнению "теоретиков" окончательное решение вопроса о важности того или иного феномена не может быть оставлено математическому и статистическому анализу. Основу анализа должно, по их мнению, составлять знание, полученное теоретическим путем.

Заметный вклад в отстаивание дедуктивного подхода внес Хайек. Он писал, что статистика не может дать большего, нежели указание на проблему, и "истинное значение статистики состоит в том, чтобы снабжать нас достоверной информацией относительно событий, которые относятся к области теории, и тем самым давать нам возможность не только aposteriori связать два следующих один за другим события как причину и следствие, но понять, какие условия достаточны, чтобы можно было строить прогнозы, а следовательно, какие события возможны. И свою практическую значимость теория получает только через возможность прогнозирования". Статистические исследования, по мнению Хайека, существенно зависят от существующего до их начала теоретического представления, и как следствие этого, их "практическая ценность зависит от надежности теоретической концепции, на которую они опираются". Закономерно, что главную задачу в области исследования цикла Хайек видел в разработке хорошей теории, чем он и занимался в 20-е и 30-е годы.

В методологических спорах о том, какой должна быть теория цикла, обе стороны, говоря об абстрактной теории – одни уповая на нее, другие отказываясь от нес – имели в виду прежде всего теорию общего равновесия. И хотя сегодня мы ни в коей мере не можем сказать, что Хайск и австрийская школа в целом следовали в русле концепции равновесия Вальраса, в 20-е годы именно об этой теории говорил Хайек, когда отстаивал теоретический подход к анализу цикла. С точки зрения Хайека, главная методологическая проблема при исследовании цикла заключалась в том, что, с одной стороны, теория равновесия в полной мере отвечала представлениям об истинной теории и была единственным теоретическим инструментом в арсенале экономистов, а с другой, – феномен цикла предполагает изменения, а следовательно требует динамического рассмотрения, которое остается за рамками теории равновесия. Из этой коллизии возможны два выхода: отказаться от принципов априорного построения теории, т.е. от попыток объяснения цикла на уровне "элементарных феноменов", и уйти в область эмпирических исследований, допускающих и даже предполагающих изменения во времени; либо обратиться к "элементарным феноменам" и, оставаясь в рамках дедуктивного подхода, внести изменения в исходные предпосылки, причем в этом случае возникает вопрос о характере соответствующих модификаций. Ответом самого Хайека была денежная теория цикла, позволившая, как он полагал, сохранить верность дедуктивному принципу и в то же время благодаря особым свойствам денег придать теории динамическую составляющую. (Наличие в модели денег создаст возможность изменения относительных цен, вызванных не изменениями в эффективности производства или сдвигами в потребительских предпочтениях, а действиями "денежных властей", в результате чего возникает несоответствие между структурой производства и межвременными предпочтениями людей.) БзЮИной способ выхода из указанной выше коллизии предложил Шумпетер. Как известно, оы попытался заменить равновесную модель как основу экономической теории моделью эволюционной, предполагающей совершенно иной взгляд как на действующего экономического агента, так и на проблему динамики. Экономический агент у Шумпетера – предприниматель, постоянно "вбрасывающий" в экономику новое и тем самым изменяющий само положение равновесия, Таким образом определялся источник динамических изменений.

Эволюционная модель Шумпетера в принципе строится на обычных предпосылках оптимального поведения, с одной лишь разницей, что в процессе оптимизации изменяются не только переменные, но и параметры модели индивидуального поведения. И здесь мы вновь обращаемся к Кондратьеву.

В его работах 20-х годов динамика была синонимом изменения набора показателей во времени, а теория динамики начиналась там, где в изменяющемся многообразии можно выделить некие регулярные события; к последним он прежде всего относил обратимые процессы. Итак, в центре сто внимания – набор показателей и их изменение в реальном времени; цикл – обратимый процесс и как таковой может быть выделен как предмет теоретического рассмотрения. Т.о. теория у Кондратьева рождается из эмпирического анализа, в котором время присутствует изначально. Вспомним, что под конъюнктурой каждого данного момента он понимал "направление и степень изменения совокупности элементов народнохозяйственной жизни по сравнению с предшествующем моментом". Что касается набора элементов, или показателей, то это были именно те показатели, которые традиционно представлены статистикой.

Таким образом, в книге "Мировое хозяйство", и в других работах, посвященных циклам, Кондратьев предстает как сторонник и последователь Митчелла, решающий задачу статистического обоснования существования феномена больших циклов, и кроме того предлагающий некоторую объясняющую гипотезу. И па этом можно было бы поставить точку, если бы не его неоконченная книга "Основные проблема экономической статики и динамики".

Методологической сверхзадачей этой последней работы было создание основ "социальной экономии" (заметим, не политэкономии, и не экономической теории в духе австрийской школы или неоклассики), изучающей общество и хозяйство в целом, и в методологическом отношении осуществляющей примирение теоретического и эмпирического подходов. Это примирение связано, на мой взгляд, с принципиально "статистическим" подходом к обществу и хозяйству – понимаемых как совокупности большого числа людей, не обладающих совершенной информацией, и действия которых "более или менее разнообразны и относительно случайны". Именно поэтому к отдельным элементам хозяйства применимо понятие вероятности, а к нему как целому – закон больших чисел. Этот подход изначально предполагает эмпирическую компоненту и одновременно не исключает теоретизирования на основе исходных гипотез. Не случайно, Кондратьев часто прибегает к аналогиям из естественных наук. Тот факт, что статистика изначально присутствует, облегчает задачу построения динамической теории, но то, что мы видим у Кондратьева – это еще не динамическая теория. Возможно, создание такой теории могло было быть связано с рассмотрением взаимодействия рынков, множество субъектов которых не располагают полной информацией и потому действуют относительно случайным образом. В этом случае можно было бы говорить о цикле как о порождении случайных процессов. Но это – не более, чем догадки о логике создания Кондратьевым теории экономической динамики. Еще более интригующим представляется понятие "социально-экономической генетики", о котором ничего не известно, кроме того, что так Кондратьев обозначал теорию, которая должна была стать, но, увы, не стала, завершающим этапом его исследования экономической динамики и развития. Началом этого пути и была работа "Мировое хозяйство и его конъюнктуры во время и после войны", предлагаемая в настоящем издании.

H.A. Макашева,
д.э.н., проф.

Содержание К началу  

Платформа «R Trader» для работы с более чем 12000 различных торговых инструментов от одного из лучших брокеров – компании «RoboForex»