Часть 2. Теория предвидения и методология перспективного планирования. Проблема предвидения

1

Стремление человека приподнять завесу грядущего и предвидеть ход событий имеет такую же длинную историю, как и его попытки понять окружающий мир. Очевидно, что в основе интереса к прогнозу лежат достаточно сильные жизненные мотивы. Эти мотивы имеют двоякий характер: теоретический и практический. Однако удельный вес их, как это будет показано ниже, различен.

В 1682 г. Галлей наблюдал прохождение одной кометы, получившей позднее его имя, и определил ее орбиту. В 1705 г. он издал "Очерк кометной астрономии", в котором вычислил не менее. 24 кометных орбит. При этом Галлей был поражен сходством между орбитами комет, наблюдавшихся в 1531, 1607 и 1682 гг., и приблизительным равенством промежутков времени (75-76 лет), через которые они появлялись. Галлей допустил, что это была одна и та же комета, и, зная законы ее орбиты, предсказал вероятное новое появление ее около 1758 г., т.е. через 76 лет. В конце 1758 г. Клеро объявил, что прохождение кометы через перигелий можно ожидать, с вероятностью ошибки на месяц, около 13 апреля 1759 г. Весь ученый астрономический мир ожидал, оправдаются ли эти предсказания Галлея и Клеро. В день Рождества 1758 г. комета была замечена Георгом Паличем, и она прошла через перигелий ровно за месяц и один день до срока, предсказанного Клеро.

Таким образом, прогноз Галлея и Клеро подтвердился блестяще и тем самым оправдал как гипотезу Галлея о тождестве наблюдавшейся кометы, так и то, что законы орбиты этой кометы им были определены достаточно верно. Этот классический случай удачного прогноза с исключительной наглядностью вскрывает теоретическое значение предвидения, значение его для развития науки: совершенно ясно, что прогноз выступает в качестве метода проверки научных теорий и гипотез.

Но как бы ни было велико это теоретическое значение прогноза, какой бы самодовлеющий характер это значение ни приобретало порой, с точки зрения генезиса и удельного веса оно является производным. С точки зрения генезиса основное значение прогноза, как и всякого знания, лежит в том, что оно отвечает настоятельным запросам нашего практического действия в процессе жизненной и социальной борьбы.

"Философы, – писал К. Маркс в одиннадцатом тезисе о Людвиге Фейербахе, – лишь объясняли мир так или иначе. Но дело заключается в том, чтобы изменить его". В этих немногих словах с исключительной определенностью подчеркнуто основное значение задачи практического действия. Но всюду, где ставится вопрос о действии, т.е . о том, чтобы так или иначе изменять окружающий мир, тем самым ставится и вопрос о знании и прогнозе. Всякое стремление изменять окружающий мир неизбежно связано с представлением о том, в каком направлении следует его изменять и можно ли изменить его в этом направлении. Мы можем сознавать эти вопросы отчетливо или смутно, мы можем давать верный или неверный ответ на них. Но самая постановка этих вопросов, какая бы она ни была, и ответ на них заключают в себе явное или скрытое разрешение проблемы прогноза, ясное или смутное предвидение хода событий.

В процессе жизненной и социальной борьбы вопрос об изменении окружающего мира, о его приспособлении или о приспособлении к нему мы ставим перед собой всюду, где сталкиваемся с явлениями, в той или иной степени поддающимися нашему воздействию. Но с особенной настойчивостью этот вопрос выдвигается перед нами именно в социально-экономической жизни.

Мы хорошо знаем, что процесс социально-экономической жизни в основе имеет стихийный характер и что ход истории шел не по указке науки и знания. Но тем не менее "в истории общества действуют люди, одаренные сознанием, движимые убеждением или страстью, ставящие себе определенные цели". И если они ставят себе цели воздействия на природу, то еще настойчивее они ставят цели воздействия на саму социально-экономическую среду. Больше того, задачи воздействия на природу в конечном счете имеют производный характер и вытекают из целей изменения и улучшения все той же социально-экономической жизни. Эти цели могут быть великими или малыми, высокими или низкими. Но выдвигается ли проект социальной реформы, предлагается ли та или иная мера экономической политики, строится ли тот или иной план регулирования народного хозяйства, проводится ли задача организации частного предприятия и т.д., всюду ставится вопрос об активном вмешательстве в ход событий окружающей социально-экономической среды и вопрос о предвидении хода последующих событий. Вот почему в социально-экономической жизни проблема прогноза имеет особенно глубокое практическое значение.

Но еще никогда в истории она не приобретала столь большого и актуального значения, как в наше время у нас. Мы являемся свидетелями эпохи, когда на очередь практического осуществления в грандиозном масштабе поставлена задача овладения стихийными силами социально-экономической жизни и подчинения ее сознательному, планомерному руководству со стороны государства. Эта задача предполагает не только знание, видение упомянутых сил, но и предвидение их действия. Только на основе этого знания и предвидения возможно построение реального плана и перспектив сознательного организациошю-регулирующего действия. Совершенно очевидно, что проблема планового руководства социально-экономической жизнью органически связана с проблемой предвидения. План, конечно, – не только предвидение стихийно развертывающихся событий. План одновременно есть и программа сознательных действий. Но план без всякого предвидения – ничто.

Если огромное значение прогноза очевидно, то проблема прогноза здесь еще только начинается. Она слагается по крайней мере из следующих основных вопросов: 1) в чем состоит сущность прогноза; 2) на какие предпосылки он опирается; 3) чем и как определяются пределы его возможности, в частности и в особенности в социально-экономической жизни и 4) каковы основные типы и формы прогноза.

Из самой постановки вопроса ясно, что в данной статье мы не занимаемся предсказанием тех или иных событий, а имеем в виду анализ проблемы прогноза с общей систематической точки зрения применительно к условиям социально-экономической жизни. Конечно, вопросы прогноза, как и все научные проблемы, находят свое фактическое разрешение прежде всего в лаборатории социального научного исследования и в опытах предвидения, по существу. Поэтому и рассмотрение вопроса с общефилософской точки зрения может быть плодотворным лишь в том случае, если оно ориентировано на данных таких специальных исследований. Это обязывает нас вести общий анализ проблемы прогноза с учетом опыта фактического предвидения. Но это нисколько не делает такой анализ излишним. Наоборот, едва ли можно спорить с тем, что дальнейшее развитие и уточнение опыта предвидения и применение его при решении практических задач требуют систематического освещения проблемы.

В настоящее время практические попытки прогноза в социально-экономической жизни, в частности в области хода конъюнктуры, получили широкое распространение. Тем более настоятельной представляется потребность общего рассмотрения проблемы прогноза.

2

В чем же состоит сущность прогноза и какое место занимает он в системе нашего знания? Приведенный выше классический пример с предсказанием появления кометы Галлея облегчает ответ на этот вопрос.

Допустим, что из коллективного опыта мы знаем события а, b, с, ..., n и связи между ними. Причем событие здесь понимается в самом широком смысле. Допустим, далее, что на основании изучения этих событий мы с достаточным основанием заключаем о предстоящем выходе события или событий х, у, z...

Такое обоснованное заключение от событий, уже данных в опыте, к возможному выходу событий, которые нам еще не даны и не наступили, мы называем прогнозом. Отсюда ясно, что для прогноза существенны три элемента: 1) переход от событий, данных в опыте, к событиям, которые еще не даны в нем; 2) переход к событиям, которые не даны не только потому, что они нам неизвестны, но и потому, что они еще не совершились; 3) переход не произвольный, а научно обоснованный, опирающийся на установленную достаточную для суждения вероятность выхода события или событий. Легко видеть, что именно эти элементы мы находим и в приведенном примере предвидения Галлея-Клеро.

Сказанное о существе прогноза дает возможность достаточно точно отграничить его от других видов знания и вместе с тем указать то место, которое он логически должен занять в общей системе нашего научного знания.

Психологически мы обычно отдаем себе полный отчет в том, что удачный прогноз означает высшее торжество знания. Но поскольку прогноз предполагает переход от событий, которые нам даны, к событиям, которые еще не даны и далее не наступили, под влиянием сложности и многообразия этих событий мы, естественно, склонны относиться к нему с крайним недоверием. Для этого, как мы увидим ниже, имеются некоторые объективные основания. Однако в составе нашего научного знания имеются обширные области, которые по своей природе стоят весьма близко к прогнозу. И если мы ценим их, если мы считаем их составной частью научного знания, то принципиально мы должны отвести подобающее место и прогнозу.

Действительно, мы никогда не знаем во всех деталях хода событий прошлого. При изучении их мы исходим из посылки, что эти события протекали каким-то одним определенным образом. Но из каких основных составных элементов слагается наше знание об этих событиях?

Очень часто полагают, что наше знание о явлениях окружающего мира слагается из двух основных элементов: из описания явлений и объяснения их. В связи с этим часто различают науки описательные и объяснительные. Некоторые идут еще дальше и думают, что по существу все наше знание сводится к описанию явлений и, следовательно, все науки в конечном счете имеют описательный характер. О названиях можно не спорить. Однако в действительности описание понимается здесь слишком широко. Под именем описания здесь объединяются по крайней мере две разнородные категории знания.

Описание событий всегда есть фиксация их признаков, которыми они уподобляются другим событиям или отличаются от них. Описание в чистом виде и в узком смысле поэтому предполагает, что само описываемое событие не проблематично и дано нашему непосредственному или посредственному опыту.

В этом смысле мы описываем расстилающееся над нами звездное небо, различные виды растений и т.д. В этом смысле мы описываем и те или иные события прошлого, в частности исторические события . Но в случае описания событий прошлого, очевидно, необходимо, чтобы эти события нашли достаточное выражение в источниках, чтобы источники эти непосредственно изображали событие, были бы, так сказать, остатками интересующих нас событий прошлого.

Однако легко показать, что в действительности содержание многих наук исторического характера, называемых часто описательными, описанием в только что изложенном узком смысле не исчерпывается. Весьма часто интересующие события прошлого в указанном смысле нам не даны и проблематичны. Весьма часто мы не знаем, имели они место в прошлом или нет и если имели, то в каком виде. Непосредственных, изображающих источников или остатков интересующих нас событий в нашем распоряжении нет. В таком случае, строго говоря, мы не можем просто описать эти события. Мы должны прежде по имеющимся косвенным данным или по источникам, лишь косвенно обозначающим событие установить, имело оно место или нет и если да, то в каком виде. Конечно, в действительности событие это, наверное, или было, или нет, и если оно было, оно характеризовалось определенными признаками. Но нам это неизвестно. Для познания его мы должны ранее умозаключить от одних, данных нам событий a, b, с ... n и т.д., к другим интересующим нас событиям х, у, z ... и т.д., которые нам не даны и вопрос о реальности которых мы решаем.

Вступая на путь такого заключения, мы интерпретируем и синтезируем имеющиеся косвенные данные а, b, с ... n и т.д. Интерпретируя же и синтезируя их, мы неизбежно опираемся на уже ранее установленные в данной области знания типологические обобщения, причинные связи, закономерности, общие понятия и т.д. Только опираясь на них, мы умозаключаем о том, были события у, z и т.д. или нет и если были, то в каком виде. Таким приемом в самых широких границах пользуются история культуры, палеонтология, историческая зоология и ботаника, геология и др. науки. И такой прием, строго говоря, мы не можем назвать описанием. Его можно назвать воспроизведением или конструированием событий прошлого. Основное и принципиальное отличие этого приема от описания в узком смысле состоит в том, что здесь мы допускаем переход от данных событий к событиям искомым. Все построения, которые мы получаем таким приемом, имеют поэтому всегда характер лишь вероятных и потому гипотетичны.

Однако нетрудно видеть, что именно то, что отличает воспроизведение или конструирование от простого описания, сближает его с прогнозом, так как и в случае прогноза мы совершаем переход от событий данных к событиям неизвестным.

Но между ними существует и различие. Основное отличие конструирования от прогноза сводится к тому, что в первом случае речь идет о событиях, которые уже имели (или не имели) место в прошлом, а во втором – о событиях, которые еще только наступят (или не наступят) в будущем. Различие это, несомненно, существенно. Не говоря уже о том, что события будущего имеют совершенно иное влияние на мотивы нашего поведения, проблема прогноза как проблема предвосхищения будущего представляется неизмеримо более сложной и трудной, чем проблема конструирования. В случае конструирования между исследователем и событием прошлого всегда существует как бы непрерывная нить промежуточных пережитых событий. Поэтому исследователь прошлого может пользоваться как косвенными данными эпохи, к которой относится изучаемое событие, так и данными промежуточного времени, если это ему нужно, для уяснения событий интересующего его периода. В случае прогноза между исследователем и предсказываемым событием все еще существует разрыв, который еще ничем не заполнен и который исследователю нужно преодолеть, умозаключая от данных ему событий к событиям будущего. Но как бы ни было велико это различие воспроизведения и прогноза, ясно, что между ними существует логическое родство. Воспроизведение есть своего рода ретроспективный прогноз.

Таким образом, в составе нашего знания обширное место занимают элементы, которые логически весьма близки к прогнозу. Это имеет огромное значение, так как по крайней мере в принципиальном отношении устраняет долю оснований для того недоверия, которое мы питаем к прогнозу, и ставит его на определенное место в системе нашего знания в каждый данный момент. И если мы видели, что проблема прогноза по сравнению с проблемой конструирования прошлого обладает своими специфическими трудностями, то одновременно мы не должны забывать другую основную ее особенность, рисующую ее в ином свете. События прошлого невозвратны. И единственный путь пополнить и уточнить наше знание о них лежит в нахождении новых источников и усовершенствовании методов их использования. Наоборот, в случае прогноза, самый ход времени и событий рано или поздно покажет, был ли этот прогноз верным или ошибочным . Отсюда в прогнозе мы имеем знание, которое всегда является как бы рабочей гипотезой, без которой мы, однако, не можем обойтись в практике.

Если предыдущее изложение сближает прогноз с теми областями знания, где имеет место переход от событий данных к событиям неизвестным и не данным, то та отмеченная выше при определении прогноза третья черта, которая существенна для него, а именно – обоснованность перехода от данного к предполагаемому, проводит принципиальную грань между ним и квазипредвидением будущего, которое условно можно обозначить как пророчество. Пророчество мы рассматриваем как предвидение событий, вытекающее не из изучения действительности и связей между явлениями, а из особой сверхъестественной силы проницательности человека. Поскольку пророчество предполагает эту сверхъестественную одаренность прорицателя, оно является чудом. Так как с научной точки зрения чудо невозможно, то по существу невозможно и пророчество. Все, что здесь возможно и что на первый взгляд приближается к пророчеству, – это случайное угадывание грядущих событий. Но если даже имеет место такое угадывание событий, оно возможно лишь на основе некоторого знания действительности, хотя бы и несистематизированного. Когда мы говорим о прогнозе, основанном па данных знаниях, то здесь не имеется в виду никакого чуда. Здесь имеется в виду предсказание событий, которое основывается на систематическом изучении действительности и потому возможно в той мере, в какой это изучение позволяет умозаключить от того, что существует, к тому, что наступит. Это приводит нас к анализу предпосылок прогноза.

3

Нетрудно видеть, что все предыдущее изложение исходит из мысли, что предвидение в каких-то пределах возможно. Но если оно и возможно, то оно опирается на определенные предпосылки.

К чему же сводятся эти предпосылки? Поскольку прогноз состоит в обоснованном умозаключении от данных событий к событиям неизвестным и еще не наступившим, он возможен лишь в том случае, если между событиями действительности существует необходимая причинная связь.

Если бы между событиями не существовало необходимой связи, прогноз был бы невозможен, так как в этом случае мы не имели бы никаких оснований от данных нам событий а, b, с ... n заключать о возможном возникновении событий х, у, z. Но вместе с тем стало бы невозможным и вообще знание о мире, в том числе и о мире социально-экономических явлений. Хотя, как будет видно ниже, наше фактическое знание и не сводится исключительно к установлению причинных связей между событиями, тем не менее оно или опирается на предпосылку этой связи, или стремится к ее установлению.

В то же время знание и развитие науки на основе признания причинной связи суть неоспоримый факт. И этот факт является лучшим аргументом в пользу того, что необходимая причинная связь между событиями существует и что, во всяком случае, мы имеем основание исходить из посылки существования этой связи. Строгую причинную зависимость явлений исследователь выражает формулой:

при прочих равных условиях всюду, где есть А, есть и В; причем А может слагаться из а, b, с и т. д., а В – из х, у, z и т.д.; за А может следовать только В,

и В может последовать только за A.

Этой формулировкой в конечном счете исключается как множественность причин, так и множественность следствий. Причинная связь имеет всеобщий характер : нет явления, которое не имело бы своей причины или своих причин. Тем самым отрицается существование случайных явлений, если под ними понимать, как это иногда делается, явления, возникающие в силу действия абсолюта – свободной воли, или воли, действующей без необходимости.

По вопросу о свободе воли философы спорили и продолжают спорить . Но одно совершенно бесспорно: там, где мы допускаем действие свободной воли, не остается места для научного исследования и научного прогноза.

Итак, возможность прогноза опирается на предпосылку существования всеобщей причинной связи событий. Но достаточно ли этой предпосылки? Чтобы ответить на поставленный вопрос, необходимо несколько пристальнее всмотреться в характер причинной обусловленности событий.

Приведенная выше формула причинной связи, утверждая, что при прочих равных условиях за А все еще будет следовать В, совершенно не утверждает, что эти прочие условия остаются неизменными и что, следовательно, за A действительно все еще появляется именно В и только В. В действительности именно равенства этих прочих условий в строгом и точном смысле слова нет.

Все явления космоса в конечном счете более или менее близко связаны между собой. В противовес мнению Курно и др. нужно признать, что независимых причинных рядов, независимых серий событий в действительности не существует. Не имея возможности подробного анализа этого вопроса, заметим, что, допуская причинную связь событий, нельзя достаточно последовательно обосновать идею независимых причинных рядов. Следовательно, нельзя и исходить из их существования. Отсюда допустить, что прочие условия остаются неизменными, – это значит допустить, что в два различных момента времени общая констелляция мировых событий в точности повторяет одна другую. Вероятность этого бесконечно мала и не может служить основанием для научных построений. Поэтому в действительности, если однажды при данных условиях мы имеем событие А, то во всякий другой момент мы всегда имеем уже не просто событие А, а обязательно в каждом отдельном случае или А + А¹ или А – А¹ где А¹ обозначает совокупность изменений в окружающих условиях, связанных с А. Соответственно если в первом случае в качестве следствия А мы будем иметь В, то во всех других случаях мы будем иметь уже не просто B, а обязательно или В + Х¹ или В – X¹ где X¹ обозначает осложнения в следствиях в силу указанных осложнений в причинах.

Это не значит, что было неверно первое положение о причинной связи между А и В. Это значит лишь, что подверглись изменению условия, в которых рассматривается связь между А и В. Так как установить это изменение условий в точности, как правило, невозможно, то очень часто этот пробел в познании переносят на самую действительность и утверждают, что существует множественность причин и следствий.

В действительности причинная связь между явлениями всякий раз имеет строгий характер. Но ввиду неизбежно привходящих изменений в прочих условиях она всякий раз индивидуальна и в точности не повторима. Это значит, что всякое единичное событие – говорим ли мы о крупном или элементарном событии – индивидуально. Индивидуальный характер явлений природы выражен менее резко, чем явлений культуры. Это дает возможность науке ближе и точнее подходить к установлению причинной связи явлений природы, чем явлений культуры. Но все же в отношении типичности между явлениями природы и культуры имеет место различие лишь количественного, а не качественного порядка.

Но если всякое единичное событие, строго говоря, индивидуально обусловлено и в той или иной степени своеобразно, если бы этим исчерпывалась характеристика действительности, то какое следствие проистекало бы отсюда для возможности прогноза?

При этих условиях прогноз был бы возможен лишь в том случае, если бы мы обладали полным знанием действия всех причин и расположения элементов действительности в какой-либо конкретный момент времени, если бы, иначе говоря, мы обладали способностями всемогущего разума, о котором более ста лет тому назад писал Лаплас: "Разум, который для некоторого данного мгновения знал бы все действующие в природе силы и взаимное расположение всех составляющих ее тел, если бы при этом он был достаточно мощным, дабы подвергнуть эти данные вычислению, охватил бы в одной формуле движение величайших светил небесных и движение мельчайших атомов: ничто не было бы для него недостоверно, будущее, как и прошлое, было бы открыто его взору".

Поскольку описанный Лапласом гипотетический всемогущий разум по предположению знал бы действие всех действующих причин, поскольку, далее, согласно предположению этот разум обладал бы способностью всем действующим причинам дать количественное выражение и охватить их действие единой формулой, поскольку, зная исходное расположение всех тел, мог бы действительно воспроизвести все события прошлого, предсказать все события будущего и, следовательно, читать книгу бытия во времени.

Не будем говорить о том, существовали ли бы какие-либо границы к познанию и предвидению даже для этого всемогущего разума. Но несомненно, что формула хода событий мира, которую имел бы всемогущий разум, была бы бесконечно сложна и была бы посильна лишь для мыслимого идеально-предельного случая, идеально мощного разума. Однако познающий разум человека фактически отделен дистанцией огромного размера от всемогущего разума, о котором писал Лаплас.

Мы не знаем действия не только всех причин, но даже и сколько-нибудь значительного числа их. Очень немногие из них мы можем выражать количественно. Мы не в состоянии охватить их действие единой формулой. Но если это так, то при наличии одной предпосылки причинной связи явлений мы были бы лишены не только идеальной, но и всякой возможности предвидения будущего. Действительно, если всякое событие индивидуально, то в таком случае всякое событие будущего представляет из себя нечто новое. Чтобы провидеть его в будущем, было бы необходимо мысленно построить весь ряд событий, который ведет к интересующему нас событию. Поскольку мы не обладаем знанием всех причинных зависимостей, мы были бы не в состоянии сделать это, .а следовательно, не в состоянии были бы и предвидеть. Больше того, при этих условиях все наше знание вообще свелось бы к знанию и причинному объяснению лишь некоторых конкретных фактов. Такое знание не только было бы недостаточным для прогноза, но было бы в значительной мере, если не вполне, бесполезным и бездейственным вообще.

4. Итак, совершенно ясно, что при ограниченности наших познавательных способностей одной предпосылки причинной зависимости для возможности прогноза недостаточно. И если тем не менее прогноз, как мы видели, возможен, он возможен лишь при условии, что существует не только причинная связь явлений, но одновременно и закономерность их хода. Под закономерностью мы понимаем единообразие хода событий.

Между понятием причинной связи и закономерности многие ставят знак равенства. Однако с этим согласиться нельзя. Несомненно, в приведенной выше формуле причинной связи, что при прочих равных условиях за А всегда следует В, потенциально как бы содержится указание на возможность единообразия и закономерности хода событий. Если бы прочие условия оставались неизменными или если бы они повторялись, то за А действительно закономерно следовало бы В. Однако сама идея и формула причинной связи, как отмечалось уже выше, вовсе не утверждают действительного существования единообразия хода и повторения событий. Эта формула указывает лишь на необходимость связи событий.

Понятие закономерности, как мы увидим, точно так же, в каком-то, правда, несколько ином смысле, предполагает неизменность прочих условий. Но то новое, что оно содержит в себе в отличие от порштия причинной связи, состоит именно в том, что понятие закономерности положительно опирается на действительное существование единообразия, повторяемости в окружающем мире.

Легко понять, что ближайшим образом именно существование закономерности в ходе событий открывает новые и широкие перспективы для их познания и предвидения. Именно закономерность позволяет нам по одним событиям предсказывать появление других. Однако как раз в идее закономерности лежат значительные трудности, в которых необходимо дать себе точный отчет. Если верно, что конкретно мы всегда имеем дело с индивидуальными причинными связями, с индивидуальными и неповторимыми в точности событиями, то в каком смысле можно говорить о закономерности, т.е. о единообразии, т.е. о повторяемости событий? На первый взгляд кажется, что перед нами неустранимое противоречие. Однако это не так.

Допустим, что мы имеем событие А, характеризующееся признаками а, b, с, d ... n. В силу процесса непрерывного изменения тех или иных окружающих условий вероятность того, что это Л в точности еще-либо и когда-либо повторится, ничтожно мала. Мы будем иметь в различных случаях либо а, b, с, а ... п, либо а, b, с, d ... n, либо а, b, с, d ... n и т.д. Иначе говоря, событие, строго говоря, будет каждый раз индивидуально. Однако, как ясно из схем, оно будет не абсолютно индивидуально. Всякий раз в нем сохраняется какое-то центральное ядро признаков, которые являются общими для него и которые и позволяют нам утверждать, что мы имеем дело в общем с тем событием, что в основных чертах оно повторяется.

Так, если мы изучаем процесс ценообразования при товарно-капиталистическом строе в Англии, Германии, Соединенных Штатах или в различные моменты времени в одной Англии, то всякий раз этот процесс будет иметь свои отличительные черты. Но всякий раз в нем можно обнаружить и общие, повторяющиеся черты. То же самое имеет место, когда мы изучаем различные массы кислорода, различные виды животных и т.д.

Иначе говоря, если от индивидуального события абстрагировать особенные изменяющиеся черты, то остальные черты предстанут перед нами в различных случаях выхода этого события как общие. Причем эти общие черты их являются столь же реальными, как и черты индивидуальные. Именно на этой реальной структурной особенности событий основана возможность классификации их на роды и виды, возможность образования видовых и общих родовых понятий. Именно эта их особенность является внешним выражением единообразия и закономерности событий.

Однако теория абстрагирования сама по себе только констатирует факт существования общего ядра событий. Но не выясняя его характера, она не может в достаточной мере выяснить и природу закономерности . Уже по одному этому, помимо других соображений, разбором которых мы не можем заняться здесь, было бы трудно удовлетвориться теорией абстрагирования. Какое же в таком случае истолкование закономерности можно принять?

Когда мы говорим о единичном событии (вещи или явлении), то необходимо помнить, что самое понятие единичного события глубоко относительно. Каждое единичное событие (вещь или явление) никогда не дано как таковое. В действительности оно, с одной стороны, представляет из себя связную своеобразную совокупность составляющих его элементов, с другой – входит как элемент в связные совокупности более объемлющего характера. Иначе говоря, оно выступает одновременно и как целое, и как часть более широкого целого.

Опираясь на эту идею, строение конкретного мира можно представить себе в виде последовательно усложняющихся сфер событий: каждая следующая сфера или ее отрезок представляет из себя своеобразное целое, своеобразную совокупность большого числа элементов, каковыми являются события (вещи, явления) нижестоящих предшествующих сфер.

Так, атомы являются своеобразной совокупностью большого числа корпускул, материя – совокупностью атомов, организм – своеобразной совокупностью клеток, общество – реальной совокупностью людей. Отсюда ясно, что понятия элемента-части и совокупности-целого соотносительны. Вместе с тем необходимо особенно подчеркнуть, что каждая данная совокупность не является простой суммой составляющих ее элементов и не может быть понята из свойств отдельных элементов как таковых. Каждая совокупность представляет из себя нечто новое, своеобразное, которое лишь в конечном счете могло бы быть сведено к более элементарным явлениям.

Таким образом, каждая совокупность или ее отрезок является результатом сочетания и связи большого числа составляющих элементов. И если мы имеем перед собой совокупность того или иного порядка, если мы берем тот или другой элемент ее в отдельности, то его действия будут, конечно, как и все события, причинно обусловлены и необходимы. Но в отношении к событиям, наблюдаемым в самой совокупности, они будут относительно случайны. Мы рассматриваем их в качестве относительно случайных либо потому, что нам неизвестны все причины, которыми обусловлены элементарные события, либо потому, что нам неизвестны законы сочетания их в совокупность.

Иную картину представляют из себя эти единичные события, взятые и рассматриваемые в их совокупности. Существует мнение, что результат взаимодействия относительно случайных событий будет также случайным. Однако это не так. Если в урне находятся 1 белый и 1 красный шар и мы вынимаем их один за другим, бросая их обратно после отметки цвета появившегося шара, то каждое отдельное появление шара будет предопределено индивидуально, но останется для нас относительно случайным. Однако мы знаем, что при большом числе появлений шара при отсутствии определенных преимущественных условий для выхода одного из них или при равновозможности их выхода частота появлений красного и белого шаров окажется вполне закономерным результатом: она будет весьма близка к теоретической вероятности выхода того и другого. В данном случае она будет весьма близка к 1/2 общего числа появлений шаров. Этот закономерный результат и выражает собой сущность так называемого закона большого числа. Но то, что проявляется в случае с урнами, проявляется в действительности, в природе и обществе, всюду, где мы имеем дело с большим числом индивидуально-детерминированных относительно случайных событий. Конечно, в действительности события сложнее . В действительности нет столь строгих условий равновозможности единичных событий, как это наблюдается в играх или экспериментальных проверках закона большого числа. Но все же общие результаты сочетания большого числа единичных событий и здесь оказываются закономерными.

Так, единичный случай самоубийства или преступности в сфере социальных явлений представляется относительно случайным. Однако изучение самоубийства и преступности как социального, массового явления обнаруживает удивительные закономерности. То же самое мы имеем в области биологии, например в вопросах наследственности и изменчивости. Аналогичные результаты дают и другие области знания, например кристаллография, астрономия и, наконец, физика. Кинетическая теория газов, главным образом работы знаменитого физика Больцмана, показала, что законы состояния газов можно представлять как результат взаимодействия бесконечно большого числа отдельных молекул газа.

За последнее время сделаны попытки широко обобщить значение связи большого числа относительно случайных событий и истолковать его как общее основание для закономерности явлений природы и общества.

Если принять эту концепцию, то, с одной стороны, сравнительно легко разрешаются те трудности, которые связаны с идеей закономерности, с другой стороны, сама закономерность получает своеобразное и яркое освещение, имеющее огромное значение для возможности и пределов предвидения.

Закономерность событий есть результат взаимодействия большого числа элементарных явлений, рассматриваемых как реальная совокупность.

Закономерность явлений в совокупности вытекает из того, что при наличии большого числа элементарных событий, составляющих данную совокупность, индивидуальные причины этих событий взаимно нейтрализуются, в силу чего выявляется действие наиболее общих и устойчивых причин. Действие этих общих причин и обусловливает среднее закономерное течение событий в данной совокупности. Отсюда то устойчивое ядро, которое мы обнаруживаем в одном и том же событии в меняющихся условиях, о чем говорилось выше. Отсюда возможность абстрагирования от особенных привходящих признаков данного события.

Для того чтобы закономерность и единообразие событий действительно существовали, согласно развиваемому взгляду не требуется, чтобы было налицо повторение и полное тождество всех прочих условий. Достаточно, чтобы было налицо большое число элементарных явлений и чтобы основные условия течения этих явлений оставались лишь более или менее устойчивыми.

И обратно. Если в корне меняются упомянутые основные условия, то и линия хода событий в данной совокупности, оставаясь закономерной для каждой данной стадии изменения основных условий, на каждой этой стадии будет своеобразна, будет своя. В этом смысле, принципиально говоря, всякая закономерность относительна и имеет исторический характер. Однако практически это положение имеет значение лишь для тех областей мира, которые наиболее изменчивы, и прежде всего для общества.

Сказанное выше об основаниях существования закономерности приводит к следующим важным выводам относительно ее свойств. Допустим, что мы имеем несколько однородных совокупностей, например несколько обществ или стран с однородным социально-экономическим укладом. В каждой взятой совокупности как таковой в силу описанного механизма события будут иметь закономерный характер . Этот закономерный ход событий объективно будет необходим, так как он будет следствием действия общих причин. Но так как мы не знаем всей суммы обстоятельств, обусловивших этот ход событий, то с познавательной точки зрения мы можем характеризовать его для каждой совокупности как вероятный. Однако вероятностная характеристика закономерности не исчерпывается этими чисто познавательными основаниями, а имеет и объективные основания. Если мы сопоставим линию необходимого закономерного хода событий в различных взятых однородных совокупностях или в одной и той же совокупности, но в различные моменты времени, то эти линии никогда в точности не совпадут между собой. Однако при большом числе единичных событий и при отсутствии радикалыю-пертурбирующих условий будут существовать объективные основания для вероятности, что эти линии окажутся достаточно близкими между собой и что их можно в среднем рассматривать в качестве фактического проявления той же закономерности. В этом смысле закономерность можно характеризовать как линию необходимого и в то же время в среднем наиболее вероятного хода событий совокупности. Сказанное имеет силу не только для общественных совокупностей, но и для различных масс того же газа, для различных однородных организмов и т.д.

Такая характеристика закономерности не значит, что закономерности нет в действительности, что закономерность есть только категория нашего рассудка. Все предыдущее изложение говорит против этого и показывает, что законы – это русло, по которому течет поток фактов; факты прорыли его, хотя они же ему и следуют.

Это значит лишь, что в действительности нет точной, математически тождественной закономерности. Закономерность, которая наблюдается в различных случаях однородной совокупности или совокупностей, лишь приблизительно остается одной и той же. Строго говоря, это относится решительно ко всем областям действительности, не исключая и физических явлений. Однако между различными областями действительности в этом отношении существует огромная количественная разница. Там, где число элементарных явлений, слагающих данные совокупности, бесконечно велико и общие условия их существования мало изменчивы, фактические отклонения закономерности в отдельных случаях таких совокупностей будут бесконечно малы. Таковы физико-химические явления. Наоборот, там, где этого нет, закономерности будут иметь менее устойчивый характер. Таковы явления социально-экономической жизни.

Однако мы хорошо знаем, что наука, в частности естествознание, формулирует строгие, математически точные законы. Это действительно так. Но по изложенным основаниям в природе нет ни одного явления, которое вполне подходило бы под эти законы. От этого, конечно, они не теряют своего значения, так как позволяют нам понимать мир. Однако необходимо помнить, и это важно, в частности, для предвидения, что в действительности они осуществляются всегда лишь с известным приближением.

На языке математической статистики эту мысль можно было бы выразить так: фактическая закономерность стоит в таком же отношении к идеальной, в каком частоты стоят к теоретической вероятности выхода событий.

Если в предыдущем изложении сделана попытка вскрыть общую природу закономерности, то для более точного выяснения возможностей предвидения необходимо далее установить две различные категории закономерности. Мы имеем в виду закономерности статическую и динамическую. Статическая закономерность сводится к единообразию в строении того или иного целого, или к единообразию консенсуса его элементов. Таковы законы равновесия в физике и химии, таковы законы строения кристаллов и организмов, таковы законы связи элементов социально-экономической жизни, например законы связи различных социальных институтов, законы равновесия рынка и т.д. Наоборот, динамическая закономерность состоит в единообразии последовательности изменения явлений и их связи во времени.

Мы знаем, что эмпирически данная нам действительность по самому существу своему динамична, изменчива. Поэтому мы никогда не можем найти в ней статического состояния в чистом виде . Однако при всей своей изменчивости элементы действительности сохраняют между собою в зависимости от общих условий определенные закономерные связи. И если мы методологически отвлечемся от динамических процессов, то можем установить статические закономерности. Они будут выражать те связи между элементами, которым последние подчиняются в течение процесса их непрерывной динамики. В этом смысле статика представляет из себя момент динамики, и формула статической закономерности будет формулой закономерности динамической, если в последней выключить элемент времени или приравнять его к нулю.

Значение статических закономерностей для возможности прогноза очевидно. Действительно, допустим, что мы знаем закон связи событий А и В. Допустим далее, что тем или иным путем мы установили, что через некоторое время А превратится в A¹. Тогда на основании упомянутого закона связи мы могли бы предвидеть превращение В в B¹.

В этом примере мы допустили, что тем или иным путем нам стало известно о предстоящем изменении А в A¹. Но как можем мы узнать это? Как можем мы в этом смысле преодолеть время, отделяющее нас от момента превращения А в A¹? Статические закономерности сами по себе не могут ничего сказать нам о предстоящем изменении А и его направлении, а следовательно, одни они не в состоянии служить и основанием для предвидения, выраженного в определенной форме. Мы можем узнать об изменении А и о направлении этого изменения лишь на основе динамической закономерности явлений, состоящей в единообразии изменения событий во времени.

Это единообразие изменения событий в различных областях действительности может иметь различную природу . Оно может быть движением тел, например в сфере физических явлений, их ростом или развитием, например в сфере органической и социально-экономической жизни. Но о каком бы виде изменений ни шла речь, динамическая закономерность может иметь две формы. Она может выражать или единообразие изменения явлений (событий) А, В, С в соответствии с изменениями других явлений X, Y, Z, или она может выражать единообразие изменения данных явлений К, L, M самих по себе, т.е. единообразие внутренней динамики данного ряда или рядов. Примером второй формы динамической закономерности может служить развитие ряда по формуле 2ⁿ, где n принимает последовательно значения 1, 2, 3 ... x. Примерами этой же формы динамической закономерности могут служить такие тенденции, как тенденции повышения органического состава капитала, его концентрации, тенденция нормы прибыли к понижению и др.

Предыдущий анализ закономерностей приводит нас к новым итогам в отношении проблемы предвидения. Выше мы пытались установить, что без существования закономерности хода событий даже при наличии причинных связей их предвидение событий было бы для нас невозможно. Но само собой очевидно, что возможность предвидения предполагает не просто объективное существование закономерностей. Она предполагает, что мы открыли и знаем эти закономерности. Допустим теперь, как мы это сделали выше в отношении причинных связей, что мы знаем все эти закономерности, не зная, однако, исчерпывающим образом всех причинных связей. Тогда наши возможности предвидения были бы почти безграничны. Однако в одном отношении они были бы все же ограничены. По самому существу закономерности, как это показано выше, она имеет в виду среднюю, наиболее вероятную линию течения событий данных совокупностей. Следовательно, отдельные конкретные события данной совокупности будут все еще в той или иной мере отклоняться от нее. Поэтому, даже зная закономерности, мы не могли бы предвидеть конкретных событий во всех их деталях. Мы могли бы предвидеть лишь средние типичные события. Однако в соответствии с природой закономерности в некоторых областях естествознания, имеющих дело с максимально устойчивыми закономерностями, практически предсказание могло бы достаточно близко совпадать с конкретными событиями. Но этого не могло бы, как правило, быть в социально-экономических науках. Факты предвидения при современном, а не идеальном значении вполне подтверждают этот тезис. Мы знаем, что даже в области точных наук предвидение удается, как правило, всегда с некоторыми уклонениями от действительности. Таковы предсказания в области астрономии, в области таких явлений, как приливы и пр. Еще неизмеримо большие ошибки были бы в сфере биологии и особенно социально-экономической . Однако при условии знания всех закономерностей, даже и при их вероятностной природе, мы могли бы довольно точно определить степень вероятной ошибки предвидения, особенно в естествознании. Это, конечно, значительно повышало бы ценность нашего прогноза. Но во всяком случае на основе знания всех закономерностей предвидение с практической точки зрения было бы идеальным.

5

Однако на самом деле мы далеки от этого идеала.

Уже из предыдущего изложения ясно, что необходимой предпосылкой предвидения является не только существование причинной связи явлений и закономерности их хода, но и существование третьей предпосылки, а именно знания этих связей и закономерностей, а также, разумеется, знания констелляции событий в какой-то исходный момент. Мы убедились, что при условии идеальной реализации точного знания всех причинных связей ограничивающие пределы прогноза исчезают. Но сделав такое допущение, мы сейчас же отметили его нереальность ввиду ограниченности нашего знания причинных связей. Тогда мы увидели, что возможности предвидения почти исчезают. Введение второй предпосылки, а именно закономерности хода событий, вновь существенно изменило положение дела, открыв новые горизонты для предвидения. Проанализировав природу закономерности и допустив, что нам идеально известны эти закономерности, мы убедились, что хотя возможности предвидения и не становятся безграничными, но все же с практической точки зрения они становятся почти безграничными. Однако допущение знания всех закономерностей исторически столь же нереально, как и допущение знания действия всех причин.

Отсюда совершенно ясно, что для получения более близких к действительности выводов о границах предвидения, в частности социально-экономического предвидения, мы должны теперь пристальнее всмотреться в характер третьей предпосылки прогноза, т.е. нашего знания причинных связей и закономерностей. Поскольку первая и вторая предпосылки имеют объективный характер, постольку, если так можно выразиться, они всегда даны, Наоборот, интересующая нас третья предпосылка имеет переменный характер. В каждую историческую эпоху она дана лишь в той или другой, но ограниченной мере в соответствии с уровнем развития самой науки. Третья предпосылка всегда находится как бы в минимуме, и потому степень возможности прогноза в каждое данное время выступает прежде всего в качестве функции от уровня развития нашего знания. Что знание прогрессирует и совершенствуется, это является неоспоримым фактом. Но столь же неоспоримым является и тот факт, что знание никогда не представляет из себя предельно завершенного идеального целого в различных отношениях.

Во-первых, хотя в каждый данный момент имеется определенная констелляция событий, но мы никогда не знаем ее полностью. Во- вторых, как указывалось уже выше, хотя явления мира причинно и обусловлены, тем не менее мы никогда не знаем всех причинных связей. В-третьих, хотя явления мира и представляются закономерными, тем не менее мы никогда не располагаем знанием всех этих закономерностей, в особенности закономерностей динамического порядка. Во всех трех отношениях в силу сложности самой социальной действительности мы обладаем наименьшим запасом знаний именно в социально-экономических науках.

Наше знание ограничено, таким образом, прежде всего количественно, по объему. Но этого мало. Оно ограничено и качественно. Некоторые зависимости явлений, установленные наукой, можно считать строгими причинными зависимостями. Однако многие устанавливаемые наукой связи лишены этой строгости. Их можно было бы поэтому назвать эмпирическими.

То же самое имеет место и в отношении законов. Вскрывая закономерность хода событий, наука формулирует законы. Но необходимо различать два типа научных законов: законы каузальные и законы эмпирические. Всякий закон указывает на единообразие или в связи, или в последовательности явлений. Всякий закон стремится формулировать действие каких-то общих причин. Однако в одних случаях эти общие причины могут быть действительно вскрыты, хотя сама формула закона может и не содержать непосредственно указаний на эти причины. В других случаях закон не только не указывает на причины, обусловливающие формулируемую им закономерность, но он причинно и не истолкован. Это будут законы эмпирические.

Между строгой и эмпирической причинной зависимостью, между каузальным и эмпирическим законом существует глубокое различие. В то время как строгая причинная зависимость указывает на зависимость необходимую, эмпирическая зависимость лишена этой черты. В то время как каузальный закон для данных общих условий обладает общезначимостью, эмпирический закон лишен этой общезначимости.

Наряду с этим необходимо иметь в виду, что как каузальные, так и эмпирические законы в одних случаях получают точное количественное выражение, в других они лишены этой формы и получают характер приблизительных, суммарных формул. Именно таковы, как общее правило, законы в социально-экономических науках, где мы до сих пор не можем найти путей для точного измерения событий. Совершенно очевидно, что степень количественного и качественного ограничения нашего знания имеет определяющее значение в отношении пределов возможности прогноза. Чем больше круг нашего знания о причинных связях и закономерности явлений, чем более строгий характер носят устанавливаемые нами связи этих явлений, чем большее число установленных закономерностей поддается причинному объяснению и количественному выражению, тем шире наши возможности предвидения, тем точнее это предвидение. И наоборот.

Принципиально в любой области знания могут быть сформулированы строгие причинные связи и точные каузальные законы. Однако фактически и количественно в этом отношении между различными науками существует глубокое различие, которое кладет довольно резкую грань и между возможностями прогноза в различных областях знания. Это различие и эта грань обусловливаются различием природы изучаемого отдельными науками объекта и вытекающими отсюда особенностями употребляемых ими методов . Краткий анализ этих методов покажет, почему социально-экономические науки находятся здесь в относительно наименее благоприятном положении.

Как известно, основной метод нашего познания окружающего мира – это метод индуктивного исследования. Однако точные причинные связи и законы мы можем вскрыть при помощи этого метода лишь в том случае, если соблюдены необходимые предпосылки строгости установки самой индукции. Благодаря отмеченной выше устойчивости среды, а также возможности изоляции и эксперимента в наиболее полном виде эти предпосылки даны в области физико-химических наук.

Однако даже и здесь мы не можем обеспечить идеальных предпосылок индукции.

Отсюда можно утверждать, что вообще этих предпосылок в идеальном виде нет ни в одной отрасли знания. Поэтому во всех отраслях наше фактическое знание, полученное при помощи индукции, в сущности лишено абсолютной точности и имеет в свою очередь лишь вероятный характер. Но если в области математического естествознания наши индуктивные выводы достаточно приближаются к точным и практически могут приниматься за точные, то в других областях знания, в частности в социально- экономических науках, этого нет. Мы не можем сказать, что здесь совершенно нет условий для индукции. Однако пределы возможности ее здесь весьма ограниченны. Вот почему социально-экономические науки широко пользуются иными методами познания. Одним из таких методов является дедуктивный метод. Этим методом, конечно, пользуются и другие науки, в том числе и естествознание. Однако здесь он имеет явно вспомогательное значение.

Дедуктивный метод при отсутствии логических ошибок приводит к строгим выводам. В этом его сила. Однако он обладает такими чертами, которые делают его как таковой далеко не достаточным. Во-первых, верность дедуктивных выводов предполагает правильность исходных посылок. Но именно эти посылки уже не могут быть получены путем дедукции: они должны быть получены путем изучения реальной действительности. Это делает дедуктивный метод как метод познания действительности зависимым. Во-вторых, дедуктивный метод не может дать ничего нового по сравнению с тем, что аналитически заложено в исходные предпосылки, на которые он опирается. Это ограничивает познавательную роль дедуктивного метода в смысле получения при его помощи новых зависимостей и законов. В-третьих, так как посылки, от которых отправляется дедукция, всегда носят общий характер и охватывают действительность лишь в некоторых самых общих разрезах, то и выводы, полученные при ее помощи, неизбежно имеют общий характер и не в состоянии охватить действительность достаточно полно. Это ограничивает значение дедуктивного метода как основы для уяснения действительности и предвидения событий, особенно в социальных науках, где эти выводы лишены количественной формы.

Предыдущие замечания не уменьшают значения дедуктивного метода. Но совершенно ясно, что этот метод не дает возможности достаточно полно охватить действительность и делать точные и детальные предсказания.

Весьма ограниченные возможности применения индуктивного метода в строгом смысле и недостаточность дедуктивного метода заставляют социально-экономические науки широко пользоваться приемами, которые по своей общей природе имеют индуктивный характер, но в то же время имеют и Совершенно своеобразные черты, которые отличают их от классической индукции.

Сюда относится, например, историко-сравнительный метод. По своей логической сущности историко-сравнительный метод имеет связь с методом индуктивного умозаключения по принципу сходства, различия или сопутствующих изменений. Однако об установке индукции в точном смысле слова здесь говорить нельзя. И хотя этот метод оказал, несомненно, очень большие услуги развитию социально-экономических наук, но очевидно, что сам по себе он может привести к установлению лишь эмпирических связей и эмпирических законов, не допускающих количественного выражения, не могущих служить основанием для точного предвидения.

Другой метод, который по своей общей природе является своеобразно индуктивным и к которому особенно социально-экономические науки прибегают все чаще и чаще, – это метод статистический. Статистический метод исходит из положения, что единичные события относительно случайны. Опираясь, далее, на положение, что при большом числе равновозможных единичных событий частные причины нейтрализуются, выступает действие общих причин и обнаруживается закономерность в ходе событий, он берет в качестве предмета анализа совокупности. Так как при большом числе единичных событий эмпирические частоты выхода событий весьма близко совпадают с их теоретической вероятностью, доступной определению на основе теории вероятностей, то в наиболее совершенной форме статистический метод выступает как метод статистико-математический.

Нетрудно видеть, что в своих исходных основаниях статистический метод как бы воспроизводит действительную онтологическую модель строения мира и закономерности событий, как она была охарактеризована выше. В этом нужно видеть основную причину все растущего успеха статистического метода и его применения в самых различных отраслях знания: в астрономии, физике, химии, биологии, но больше всего в социально-экономических науках.

Однако, схватывая в своих исходных принципиальных положениях наиболее адекватную онтологическую модель хода событий, статистический метод все же не гарантирует, что при своем применении он всегда воспроизводит действительный ход этих событий и вскрывает совершенно точно их связи и закономерности. Статистический метод есть все же только метод нашего познания, встречающий при своем применении ряд трудностей, которые лишают его возможности выявить строго и точно связи и закономерности действительности. Эти трудности лежат не только в сложности действительности, но и в качестве материала, в невозможности иметь то количество единичных наблюдений, которое необходимо, и, наконец, в наших субъективных ошибках.

Отсюда хотя статистический метод и позволяет нам вскрывать статические и динамические связи и закономерности между различными событиями данной совокупности, хотя математическая статистика и выражает эти связи даже количественно при помощи коэффициентов корреляции, дисперсии и т.д., однако на основе только статистического метода мы никогда не можем сказать, что вскрытые нами связи являются действительно причинными связями, что найденные нами закономерности являются действительно строгими каузальными законами явлений.

Находимые при помощи статистического метода связи и правильности и их математическое выражение сплошь и рядом могут оказаться мнимыми, ложными. Статистический метод даже и в математической форме лишь более или менее совершенно систематизирует тот эмпирический материал, который мы имеем, помогая вскрыть эмпирические связи и закономерности. Но всегда необходимы иные дополнительные приемы, чтобы определить, что перед нами действительные причинные связи и закономерности. Так как другие приемы, такие, как индукция и дедукция, проще и доступнее в областях естествознания, так как здесь устойчивее и проще сами закономерности, так как, наконец, самые данные для статистической обработки здесь могут быть более полны, то и статистический метод в этих областях приводит нас к более точным и строгим выводам, чем в обществоведении.

Анализ третьей предпосылки предвидения приводит нас к следующему выводу. Как в силу количественной ограниченности, так и в силу качественного несовершенства нашего знания мы всюду лишены возможности абсолютно точного прогноза; однако в различных областях действительности фактические возможности предвидения весьма различны. В этом отношении можно наметить два крайних полюса возможностей. Область наибольших возможностей прогноза – это область тех отраслей естествознания, где мы, как в физике, химии, астрономии, располагаем достаточно большим числом установленных и выраженных в количественной форме причинных связей и закономерностей. Согласно предыдущему изложению и здесь мы не располагаем возможностями абсолютно точного предвидения событий во всей их полноте. Однако на основе большого числа количественно выраженных связей и законов здесь имеется возможность достаточно точного предвидения не только общих тенденций в ходе событий, но времени, места и интенсивности их проявления с определением вероятной ошибки прогноза. С практической точки зрения эти возможности прогноза представляются высокосовершениыми. Именно они дают нам основания сообразовать здесь свои действия с ходом космических событий, таких, как приливы, затмения, процессы химических реакций и т.д., именно они дают нам основания для точных расчетов при различных технических сооружениях и действиях.

Другой крайний полюс возможностей предвидения лежит и тех областях, в которых мы опираемся на такие пауки, как метеорология, социально -экономические дисциплины, психологические науки и т.п., где не только весьма ограниченно число установленных причинных связей и закономерностей, но где они в большинстве случаев имеют приблизительный эмпирический характер и пока не поддаются точному количественному выражению. Поэтому здесь мы не только не в состоянии точно предвидеть грядущие события во всей их полноте, но или вовсе не в состоянии фиксировать время, место, а также интенсивность проявления событий и должны удовлетворяться предсказанием общих тенденций их хода, или можем фиксировать время, место и интенсивность событий лишь весьма приблизительно, часто не имея возможности определить степень вероятной ошибки прогноза.

Между этими полярными областями располагаются в известной градации все другие области действительности, где нам приходится прибегать к прогнозу.

6

Однако предыдущий анализ третьей предпосылки предвидения вскрыл перед нами пределы его возможности лишь в самой общей форме.

Опираясь на полученные выводы, продолжим теперь этот анализ и посмотрим, как преломляется ограничительное влияние третьей предпосылки прогноза при различных специальных условиях. При этом мы остановимся не на всех возможных условиях, а лишь на тех, которые имеют наибольшее значение в практике предвидения, особенно в социально-экономической жизни.

Степень недостаточности нашего знания, или роль третьей предпосылки прогноза, выступает с большей или меньшей силой, во-первых, в зависимости от характера тех задач, которые мы ставим предвидению, или, иначе, от степени тех претензий, которые мы предъявляем к прогнозу, во-вторых, в зависимости от особенностей природы событий той области действительности, в сфере которой мы применяем прогноз.

Если сосредоточить внимание на первом случае, то можно формулировать следующее положение: чем более сложную задачу ставим мы предвидению, тем менее точным и достоверным оно может быть. При этом основное значение для усложнения или, наоборот, для упрощения задачи прогноза имеют два условия: насколько конкретным, исчерпывающим хотим мы сделать свой прогноз и насколько отдаленным во времени является то событие или события, которые мы предсказываем.

Что касается первого условия, то, как правило, чем в более конкретном и индивидуализированном виде хотим мы предсказывать событие или события, тем. менее возможным и точным, хотя одновременно и тем более богатым по содержанию, становится наги прогноз.

Примерная схема убывания точности прогноза при этом такова. Допустим, что мы предсказываем наступление промышленно-торгового кризиса в условиях капиталистической системы хозяйства, но не указываем точно ни времени, ни места его наступления, ни тех конкретных его особенностей, которыми он будет сопровождаться. На основании имеющегося знания законов и особенностей капиталистической системы организации хозяйства мы можем считать это предсказание достаточно точным и почти достоверным. Правда, оно сохраняет условный характер, но лишь в одном отношении, а именно в том, что оно опирается на следующую предпосылку: система капиталистической организации хозяйства продолжает сохраняться без радикальных изменений в течение времени, достаточного для проявления капиталистического цикла. Однако нетрудно видеть, что, обладая почти достоверностью, это предвидение чрезвычайно обще по содержанию и потому малоплодотворно. Оно не говорит нам ничего, кроме того, что капиталистическая система хозяйства не может существовать без кризисов. Допустим теперь, что мы предсказываем наступление кризиса в определенном месте, не указывая, однако, определенно его времени и тех конкретных особенностей, которые он будет иметь. Степень точности нашего предсказания при этих условиях, несомненно, понизится. Вероятность, что наш прогноз окажется точным, упадет, Но очевидно, что если бы он оказался верным, то он оказался бы и более содержательным и практически более актуальным. Допустим далее, что мы предсказываем наступление промышленно-торгового кризиса и указываем не только место, но и время его наступления . Степень точности нашего предсказания понизится еще более. Но если бы это предсказание было верным, то оно оказалось бы еще более содержательным и еще более актуальным практически. Допустим, наконец, что мы предсказываем наступление кризиса и указываем не только время и место его наступления, но также и те важнейшие конкретные черты его развития, которыми он будет сопровождаться. При этих условиях степень точности нашего прогноза и степень вероятности его осуществления достигают наименьшего предела. Наоборот, если бы этот прогноз оказался верным, то он оказался бы и наиболее содержательным. Таким образом, зависимость точности нашего прогноза от характера задания ему совершенно бесспорна. На основании предыдущего анализа нетрудно установить и причину существования этой зависимости. Эта зависимость объясняется, с одной стороны, общей природой закономерностей, с другой – и главным образом, природой третьей предпосылки прогноза, т.е. природой нашего знания. Для того чтобы в точности и безошибочно предсказывать события в их конкретной полноте, нужно было бы обладать всеведением разума Лапласа. Но этого нет в действительности. Ясно, что чем конкретнее и сложнее предсказываемое нами событие, тем большая часть необходимых для прогноза причинных зависимостей и законов остается для нас неизвестной, тем менее точным и достоверным становится это предсказание. Символически эта мысль может быть выражена так: если событие, которое мы беремся предсказывать, характеризуется признаками а, b, с, d, е и т.д., если наличная сумма знания позволяет нам судить лишь об элементах а, b, с этого события, то ясно, что между подлежащим, т.е. предсказываемым событием, и сказуемым, т.е . совокупностью суждений, которые мы можем установить о будущем этого события на основе нашего знания, образуется несоответствие. Первое оказывается более богатым по содержанию, чем второе. Отсюда, решаясь на предсказание события более сложного, чем то позволяет сделать сумма нашего знания, наша мысль делает некоторый неправомерный скачок, результатом чего и является понижение степени точности и достоверности нашего предсказания. Что касается теперь второго условия, или роли отдаленности времени, на которое мы строим прогноз, то она огромна. Чем отдаленнее от нас во времени предсказываемое событие, тем, как правило, менее возможным и достоверным становится предвидение. Очевидно, предсказания на отдаленное время были бы достаточно достоверны лишь в том случае, если бы при прочих равных условиях мы обладали достаточным знанием подлинных каузальных динамических законов и если бы мы могли количественно выражать их. Между тем именно достаточным знанием этих законов мы не располагаем. Кроме того, очень многие динамические законы имеют характер эмпирических, не поддающихся количественному выражению законов. Но если это так, то отсюда следует, что чем на более длительное время строим мы прогноз, тем менее данных за то, что мы учли все необходимые динамические закономерности, от которых зависит наступление или ненаступление интересующих нас событий, тем менее уверенности, что известные нам эмпирические закономерности, которые по крайней мере частично положены нами в основу прогноза, с течением времени будут по-прежнему удовлетворительно выражать действительность. Так как в общественно-экономических науках знание каузальных динамических и др. законов особенно ограничено, так как здесь роль эмпирических закономерностей в составе нашего знания особенно велика, то именно здесь прогноз на длительные сроки представляется наиболее трудным, именно здесь, решаясь на него, мы сплошь и рядом допускаем упомянутый выше незакономерный прыжок мысли.

Но если при несовершенстве нашего знания степень точности нашего предвидения меняется в зависимости от сложности поставленной предвидению задачи и отдаленности предсказываемого события во времени, то она может меняться, как отмечалось уже выше, также и в зависимости от объективных особенностей той области действительности, в сфере которой мы строим прогноз.

В силу тех же причин, что и в разобранном первом случае, чем сложнее объективно та область, в которой мы строили прогноз, тем при прочих равных условиях относительно менее точным и достоверным он может быть. С этой точки зрения равным образом и как правило, прогноз в сфере социально-экономического бытия и в сфере метеорологических явлений и т.п. будет менее точен, чем в сфере более простых физико-химических и астрономических явлений. Однако в пределах как первой, так и второй сферы в свою очередь существуют многочисленные градации событий по их сложности, а следовательно, и по трудности и точности их прогноза.

Условия, усложняющие ту или иную область действительности, весьма многообразны. Не имея в виду подвергать их рассмотрению во всей полноте, остановимся лишь на двух важнейших условиях, которые, особенно в социально-экономической жизни, имеют основное практическое значение.

Первое условие заключается, если так можно выразиться, в степени автономности интересующей нас области событий. Выше, анализируя природу закономерности, мы отметили, что в различных областях действительности она имеет различную степень устойчивости, в частности, что она тем менее устойчива, чем более изменчивы основные условия существования данной сферы явлений. Отсюда следует, что чем более та или иная сфера явлений подвержена воздействию не только внутренних, но и сторонних, гетерогенных факторов изменчивости, тем менее устойчивый и постоянный характер имеют ее закономерности, тем труднее и менее достоверным становится прогноз относительно ее событий.

При наличии таких многообразных условий изменчивости, чтобы обладать возможностью более или менее точного прогноза, мы должны были бы знать не только имманентные законы изменения явлений той сферы, которая нас специально интересует, но одновременно знать причины и законы воздействия на нее со стороны гетерогенных факторов. Но если часто мы не обладаем знанием действия этих факторов даже в области точного естествознания, если поэтому даже в сфере точного естествознания прогноз оказывается лишь вероятным, то в области социально-экономических наук (а также в некоторых менее совершенных областях естественных наук) мы обладаем этими знаниями в гораздо меньшей степени. Как уже отмечено выше, мир социальных явлений отличается от мира природы помимо всего другого тем, что он более изменчив. Он подвергается изменениям под влиянием не только внутренних условий, но и всей совокупности окружающих биологических и космических факторов, законов воздействия которых на социальную жизнь мы в точности не знаем. Этот мир оказывается как бы менее автономным в своем существовании и развитии, чем природа. Для доказательства этой мысли нет надобности указывать на различные космические пертурбации и стихийные факторы, действие которых глубоко потрясает собою социальную жизнь и часто разрушает возможность всякого прогноза. Достаточно указать на такие явления, как климатические условия, которые чрезвычайно изменчивы, но которые, воздействуя, например, на урожай, глубоко вторгаются в ход социально- экономической жизни и меняют условия ее развития. Совершенно ясно, что если бы даже мы обладали достаточно полным и точным знанием закономерности хода самих социально-экономических явлений, если бы даже на основании этого знания мы могли строить более или менее обоснованное предвидение хода этих социально-экономических явлений, то все же вторжение гетерогенных космических и биологических факторов может внести глубокие изменения в ход событий и превратить наш верный прогноз в неверный и ошибочный.

Второе условие, значение которого в данной связи необходимо учесть и которое характерно преимущественно для социально-экономической жизни, лежит в роли вмешательства самого человека в стихийный ход событий, или, иначе, в роли рационального фактора. Поскольку мы вращаемся в сфере явлений природы, с этим фактором нам приходится иметь дело сравнительно редко. Наоборот, в сфере явлений социально-экономической жизни мы постоянно имеем дело с ним. Но если это так, что очевидно, существует глубокое различие между положением астронома, физика, метеоролога, с одной стороны, и социолога, экономиста и т.д. – с другой, когда они предсказывают ход событий. Первые заняты предсказанием событий, которые протекают по законам, не зависящим от действий человека. Наоборот, вторые должны предвидеть события, закономерность которых осуществляется, преломляясь через массовое сознание людей. Это утверждение не значит, что рациональный фактор несводим к обусловливающим его причинам и, не подчиняясь никаким закономерностям, действует совершенно произвольно. Уже выше мы отметили, что идею абсолютной свободы воли признать нельзя. И тем не менее нельзя отрицать, что рациональный фактор может осложнять возможность прогноза. Какое же влияние оказывает действие этого фактора на возможность научного прогноза в области социально-экономической жизни? Чтобы ответить на этот трудный вопрос, представляется необходимым различить два случая, которые обычно объединяются под одним именем сознательного вмешательства человека в ход событий. Первый случай можно назвать в строгом смысле случаем рационального вмешательства человека. Второй случай можно назвать просто случаем вмешательства человека. Если вмешательство человека или человеческих масс основано на точном учете условий действительности, если оно само уже руководится достаточно точным прогнозом хода социальных событий, такое вмешательство мы называем рациональным вмешательством в строгом смысле. Ясно, что такое вмешательство само по себе не вносит никаких осложнений в проблему прогноза. Раз оно основано на точной антиципации хода событий, действие его принципиально может быть в свою очередь точно учтено. Такое вмешательство выступает как проявление человеческой свободы, если под ней понимать человеческие действия, основанные на знании закономерности самой действительности и, следовательно, опирающиеся на осознанную необходимость. Действие такого фактора выступает в качестве показателя роста власти человека над окружающим миром и рационализации жизни. Однако достаточно вдуматься в предпосылки такого действия, сформулированные выше, достаточно учесть, что оно уже предполагает возможность достаточного прогноза, чтобы понять, что такое вмешательство возможно далеко не всегда и в чистом виде мыслимо лишь в пределе развития человеческого общества. В действительности в большинстве случаев вмешательство если не в полной, то в значительной мере основано не на точном знании законов и не на точном прогнозе событий, а на совершенно других мотивах, основано на давлении массовых интересов, осознанных или нет. Такое вмешательство, хотя оно и исходит от человека, обладающего сознанием и волей, очевидно, не может рассматриваться вместе с первым типом вмешательства. С практической точки зрения, с точки зрения существования и развития общества такое вмешательство может быть вполне целесообразным. Однако с точки зрения интересующей нас проблемы прогноза такое вмешательство выступает в качестве нового, сложного и часто глубоко пертурбирующего фактора, который вплетается в цепь стихийного хода событий. Но если это так, если учесть всю трудность учета и предвидения действия этого своеобразного фактора, то ясно, что его вмешательство ослабляет нашу возможность предвидения вообще. Так, если на основании достаточно внимательного изучения мы строим, допустим, прогноз в отношении развития той или другой отрасли хозяйства, то радикальное и непредвиденное изменение государственной таможенной, тарифной, кредитной и др. политики может существенно отклонить действительность будущего от наших предсказаний.

7

Опираясь на предыдущий анализ, можно попытаться установить главнейшие типы прогноза, с которыми нам фактически приходится сталкиваться, и определить сравнительную степень их точности. В основу выделения основных типов прогноза мы берем особенности самих предсказываемых событий, а для дальнейшей детализации этого деления – особенности применяемых в различных случаях методов прогноза.

По существу устанавливаемые ниже типы предвидения имеют значение для всех областей действительности. Однако мы рассматриваем их преимущественно в связи с опытами социально-экономического предвидения.

I. Первый тип предвидения, который необходимо выделить, это предвидение событий, которые по существу или по крайней мере при данном состоянии знания представляются событиями иррегулярными, т.е. протекающими без всякой определенной правильности.

Обладая такими общими чертами, событие как предмет предсказания здесь все же в различных случаях может быть весьма различно: в одних случаях речь идет о предсказании наступления или ненаступления определенного явления, например войны, стачки, голода и т.п., хотя бы с приблизительной локализацией его во времени и пространстве; в других случаях возникновение явления, а также время его выхода не вызывают сомнений и событием для предсказания является его интенсивность, например конкретные размеры урожая, размер промышленного производства, уровень цен, эффект предпринятых мер экономической политики и т.д.

Совершенно очевидно, что этот тип предвидения практически имеет огромное и весьма актуальное значение. Но в то же время легко видеть, что именно этот тип предвидения с познавательной точки зрения связан и с наибольшими трудностями. Однако трудности и соответственно степень точности прогноза этого типа довольно различны в зависимости от метода, который здесь применяется и применение которого в свою очередь в значительной мере зависит от особенностей предсказываемых событий. Можно отметить применение двух основных методов, в зависимости от чего и сам первый тип прогноза выступает в виде двух разновидностей.

Первый метод можно назвать методом прямого прогноза. Этот метод состоит в том, что, анализируя развертывающийся ряд или ряды событий и исходя из тенденций их внутреннего развития, мы предсказываем необходимость выхода интересующего нас события. Этот метод по большей части применяется тогда, когда речь идет о предсказании возникновения или невозникновения событий. Но иногда он применяется и в случае, когда наступление события не вызывает сомнения и речь идет об определении его интенсивности. И именно этот метод прогноза является наиболее трудным и наименее точным.

Действительно, выше мы показали, что предвидение с локализацией предсказываемых событий во времени и пространстве с указанием их интенсивности предполагает не только закономерность этих событий, но и знание этих закономерностей и возможность в той или иной мере дать количественное выражение им. Именно этих предпосылок нет в данном случае или полностью, или в значительной мере. По самому заданию предсказываемые события здесь представляются иррегулярными, не укладывающимися в ту или другую формулу закона, подверженными влиянию иррегулярных, осложняющих условий. Очевидно, что при данном типе предвидения мы имеем, как правило, дело с таким случаем, когда согласно предыдущему изложению, с одной стороны, требования к прогнозу превосходят возможности, предоставляемые для него знанием, когда, с другой стороны, сами предсказываемые события как события иррегулярные подвержены воздействию осложняющих гетерогенных или иных факторов.

Самое большее, что может дать имеющееся знание социально-экономических закономерностей при иррегулярности самого предсказываемого события, – это установление тенденций, благоприятствующих или, наоборот, не благоприятствующих возникновению события. Но оно не может дать оснований для локализации его во времени и пространстве.

Едва ли эти положения нуждаются в дальнейшем развитии и доказательствах. Предвидение разбираемого типа представляется обычно настолько трудным, что к нему прибегают не часто и в очень ограниченных областях. Однако к нему все же прибегают и его оправдывают. И опыт показывает, что такой прогноз чаще всего оказывается ошибочным. Мы знаем, что большинство попыток предсказания войн, революций и т.д. на более или менее определенно фиксированное время оказывались неудачными.

На основе этого метода оказываются слишком трудными и те случаи предвидения, когда наступление самого явления не вызывает сомнений и событием для предвидения служит его интенсивность. Чтобы не умножать числа иллюстраций, ограничимся одной современной, но весьма симптоматичной и актуальной иллюстрацией.

Летом 1925 г. Госплан опубликовал "Контрольные цифры народного хозяйства на 1925/26 год". Задача этой работы состояла в том, "чтобы дать на предстоящий год основные контуры важнейших народнохозяйственных элементов, установить их взаимную связь и обрисовать то состояние народнохозяйственного целого, которое, по всей вероятности, будет достигнуто в грядущем году. Отсюда ясно, что в предложенных контрольных цифрах, вне всякого сомнения, был элемент прогноза. Так как при этом вероятное состояние народного хозяйства предсказывалось на конкретный и, следовательно, неповторимый 1925/26 г. и рисовалось в определенных величинах, перед нами прогноз первого типа. Так как прогноз этот строился па основе различных приемов анализа внутренних тенденций изменения народного хозяйства СССР, то перед нами прогноз, построенный прямым методом. Насколько оказался он верным? Мы не будем, отвечая на вопрос, рассматривать контрольные цифры в целом. Ограничимся одним фактом: для иллюстрации этого достаточно. "Контрольные цифры" дали особенно смелый и детальный прогноз движения цеп. Они предполагали, что за 1925/26 г. оптовый индекс цен сельскохозяйственных товаров снизится на 8%, промышленных – па 9 и общий индекс – на 8,3%.

Мало того, они наметили вероятное помесячное движение цен в 1925/26 г. 1925/26 г. еще не кончился, и мы не можем судить о точности предсказания за год. Но о точности предсказания движения цен за истекшие месяцы мы уже можем судить. Данные таковы (см. табл. на с. 550).

Отсюда ясно, что прогноз цен оказался ошибочным не только в отношении конкретного уровня их, но даже и в отношении их общей тенденции. Причем степень расхождения предсказания и фактического уровня индексов шаг за шагом нарастает.

Могут указать, что построенный прогноз движения цен, как и других элементов, предполагал определенную систему экономических мероприятий, потребных для осуществления тенденций и плановых заданий, лежащих в основе перспективного народнохозяйственного баланса. Могут сказать, что прогноз оказался ошибочным лишь в силу того, что предположенная система мероприятий не проводилась или не проводилась достаточно настойчиво. Во всяком случае, более чем спорно, так ли это и оказался ли бы прогноз верным при условии осуществления предположенных мероприятий. Но допустим, что это так. Что отсюда вытекает? Очевидно только то, что при построении прогноза поведение рационального фактора, роль вмешательства государства учесть оказалось невозможным. Но на влияние этого фактора мы как раз и указывали выше как на причину трудности прогноза первого типа. Подчеркнем, что мы разобрали приведенный случай ошибочного прогноза не для критики "Контрольных цифр" как таковых. Мы разобрали его потому, что этот случай весьма симптоматичен и актуален в наших условиях.

Поскольку у нас идет строительство планового хозяйства, поскольку это строительство предполагает разработку перспективных планов, постольку в наших условиях практика прогноза неизбежно получает очень широкое распространение. Очень часто прогноз этот имеет характер прогноза разбираемого первого типа. В известных пределах это неизбежно. Жизнь не удовлетворяется общими неопределенными характеристиками перспектив и требует определенности. Но переход к этой определенности, локализация перспектив во времени и пространстве и количественная характеристика их как раз и превращают предвидение если не всецело, то в значительной мере в предвидение первого типа. Однако весьма часто это предвидение достигает у нас исключительной, далее чрезмерной смелости. Для успеха строительства планового хозяйства, конечно, не безразлично, верен этот прогноз или нет. Из предыдущего вытекает, что прогноз первого типа на основе прямого метода сопряжен с чрезвычайными трудностями и является наименее точным типом предвидения. Это требует величайшей осторожности как в его построении, так и в практическом использовании.

Однако первый тип предвидения, иногда строится на основе другого метода, метода косвенного прогноза. Допустим, что интересующее нас явление иррегулярно, но в его наступлении сомнения нет. И проблема сводится к определению его интенсивности (уровня, размеров и т.п.). Если на основании опыта прошлого установлена достаточно тесная связь этой интенсивности с какими-либо обычно предшествующими событиями и их интенсивностью, тогда мы можем по состоянию этих предшествующих событий или симптомов умозаключить о вероятной интенсивности интересующего нас явления. Таково, например, предсказание уровня урожайности и сбора различных культур по данным о состоянии погоды или по видам на урожай, запасов, по уровню цен на другие товары и т.п. При этом методе нам почти совершенно не приходится апеллировать к внутренним законам развития интересующего нас явления, и точность прогноза определяется степенью точности и строгости связи между интенсивностью предсказываемого явления и симптомами, а также устойчивостью этой связи. Опыт показывает, что такое предсказание может быть достаточно точным. Однако этот метод терпит ряд ограничений. Во-первых, он имеет силу лишь на сравнительно очень короткие сроки, как правило, не превосходящие год; во-вторых, он приложим к ограниченному кругу явлений, а именно тех, для которых можно установить связь с предшествующими симптомами; в-третьих, в самом методе нет гарантий, что связи, на которые он опирается, не изменились и что, следовательно, возможность прогноза не утратилась.

II. Второй тип предвидения состоит в предвидении событий, которые в своем ходе обнаруживают более или менее правильную повторяемость, или цикличность. В данном случае мы не интересуемся иррегулярными чертами явления и в качестве события для предвидения берем лишь ту или другую фазу цикла его изменений, стремясь локализировать ее во времени и пространстве.

Этот тип предвидения в настоящее время нашел наиболее широкое распространение. Он находит свое применение в социально-экономической жизни всюду, где есть цикличность в ходе явлений. К такому предвидению прибегают как в отношении к колебаниям отдельных цикличных элементов хозяйственной жизни, например цен, так и в отношении к колебаниям общего состояния экономической конъюнктуры. При этом нас могут интересовать как сезонные колебания ее, так и колебания конъюнктуры, связанные с ходом промышленно-торговых циклов. Наиболее широкое применение практика этого предвидения нашла в последней области, в особенности в отношении кризисов.

Здесь же получила свое значительное развитие и методика его. В настоящее время статистико-экономическая мысль усиленно работает над этой методикой, стремясь построить своего рода экономический барометр, сигнализирующий о предстоящих сменах конъюнктуры. При этом предвидение циклически повторяющихся событий может опираться также на один из двух упомянутых выше методов, в зависимости от которых стоит степень его точности. Мы не можем в данной связи входить в детали этих методов применительно к циклическим явлениям. Остановимся лишь на самых существенных чертах их.

Первый метод – это метод прямого предвидения путем построения "кривой предвидения". Примерами его могут служить барометры Бэбсона, Беннера и отчасти Брукмайра в Соединенных Штатах. Сущность барометра Бэбсона такова. Берутся 12 серий статистических данных, из которых почти каждая является комбинацией нескольких элементарных рядов и которые в совокупности характеризуют динамику всех основных сфер хозяйственной жизни. Из этих серий исключаются сезонные колебания. Полученные данные переводятся в форму индексов с базой на 1903/04 г. и после довольно упрощенного взвешивания сводятся в общий индекс. Индекс наносится на диаграмму. Через полученную кривую его проводится линия, характеризующая направление "нормального развития" страны. Причем исходя из теории, что действие всюду равно противодействию, эта линия нормального развития проводится так, чтобы площади фигур, образуемых благодаря ее пересечению с кривой индекса и расположенных под ней, на протяжении достаточно длительного времени были равны площадям фигур, расположенных над ней ( см. чертеж № 1). В итоге получается кривая общего индекса, которая вьется около линии нормального развития и своим ходом отражает основные фазы циклов конъюнктуры, Отлично, но по идее близко построение барометра Бениера.

Очевидно, что при таком построении барометра, когда ход конъюнктуры характеризуется одной кривой, предвидение возможно лишь в том случае, если установлен точный или хотя бы эмпирический закон движения этой кривой, отражающий ход цикла. По Бэбсону, этот закон сводится к правилу, что действие равно противодействию и что, следовательно, данной интенсивности или длительности подъема соответствует необходимая интенсивность или длительность понижения конъюнктуры.

Поэтому при пользовании его барометром необходимо обращать внимание на размеры и форму упомянутых положительных и отрицательных площадей и, привлекая в качестве дополнительного материала некоторые данные, характеризующие конкретную экономическую ситуацию, строить прогноз о вероятном ходе кривой на ближайшее будущее. По Беннеру, упомянутый закон сводится к периодичности хода конъюнктуры, в частности цен.

Барометр Бэбсона, построенный на произвольной и механической гипотезе равенства действия и противодействия, по общему мнению, представляет из себя наименее совершенную младенческую форму его построения. Столь же мало совершенен и более прост барометр Бениера. И можно уверенно сказать, что всякий барометр, представленный одной кривой, пока нам не известен действительный закон развития этой кривой, в сущности бессилен разрешить сколько-нибудь удовлетворительно проблему предвидения. Между тем установление динамических законов развития ряда, как отмечалось выше, представляет из себя труднейшую проблему.

Другой методу на основе которого строится предвидение второго типа, является косвенным методом предвидения. Он опирается не на закон развития какого-либо одного ряда, а па закон связи во времени нескольких циклических рядов и по ходу одного или нескольких доступных наблюдению рядов умозаключает о ходе других. По логическому существу этот метод, следовательно, весьма близок к методу предвидения иррегулярных явлений по их симптомам . Однако в том и другом случае приложения косвенного метода имеются и существенные отличия, и притом в самой природе явлений. Так как в данном случае речь идет о циклических рядах, это, говоря принципиально, облегчает предвидение и несколько расширяет его границы во времени . Расширяются ли возможности предвидения фактически – это зависит от того, насколько удачно выбраны нами связанные между собою ряды и насколько точно установлена их связь. В этом отношении с различным успехом делались различные попытки.

Делались попытки установить связь хода конъюнктуры и кризисов с внеэкономическими, в частности космическими, причинами и предвидеть ход конъюнктуры, исходя из ритма этих космических причин. Такова попытка Джевонса связать кризисы с периодическим повторением приблизительно через 10,45 года такого положения Земли относительно Солнца, когда видно наибольшее количество солнечных пятен. Такова попытка Мура связать экономические циклы с 8-летним периодизмом в положении Земли относительно Венеры, когда расстояние между ними оказывается наименьшим. Если бы эти теории были верными, то в силу большой правильности упомянутых космических явлений мы получили бы возможность очень точного предвидения смены фаз циклов на очень большое время вперед. Однако в действительности это не так, и в социально-экономических явлениях нет такой правильности. Период между кризисами колеблется приблизительно от 7 до 11 лет. Отсюда ясно, что прогноз кризисов на базе теории Джевонса или Мура не может претендовать на точность.

Несомненно, более удачными оказываются те попытки предвидения, которые основываются на установлении взаимной связи социально-экономических циклических рядов в их развитии во времени. Попытки в этом направлении делались уже давно. Так, исходя из своей теории кризисов, признавая взаимную связь элементарных циклических рядов, признавая, далее, особенно симптоматическим для хода конъюнктуры движение цен на железо, Туган-Барановский пытался по положению конъюнктуры рынка железа и др. симптомам предсказывать ход общей конъюнктуры. И ему, по-видимому, не менее чем за год удалось предсказать близость русского кризиса 1899 г., германского кризиса 1901 г., американского 1907 г. На 1914-1916 гг. он предсказывал наступление нового кризиса.

Принципиально на этот же путь предсказания кризисов по социально-экономическим симптомам встала и специальная комиссия по изучению кризисов при французском министерстве труда. Комиссия выдвинула целую систему показателей конъюнктуры, считая, что некоторые из этих показателей могут предвещать кризис. Конкретные предсказания, однако, не входили в задачу комиссии.

Если Туган-Барановский делал свои предсказания довольно элементарным путем, не пытаясь установить методов более точного определения фазы самого рынка железа и общей конъюнктуры, если попытки значительного уточнения метода мы не находим и у французской комиссии, то, опираясь отчасти на теорию Тугай-Барановского, Брезигар попытался уже применить этот метод прогноза более точно. Беря эмпирические данные о продукции чугуна, о ценах на железо, о состоянии денежного рынка и др., он находит плавный уровень этих кривых. Так как накануне кризисов за год-два начинается особенно сильный рост продукции железа и цен на него и рост процента на капитал, то в это время соответствующие эмпирические кривые резко превышают плавный уровень. По признаку превышения эмпирическими кривыми плавного уровня Брезигар определял фазу конъюнктуры и отсюда пытался предсказать кризисы, например кризис около 1913-1914 гг. Мы знаем, что признаки этого кризиса в конце 1913 г. действительно обнаружились, но кризис не развернулся в силу наступившей войны.

Однако наиболее совершенную попытку разрешения проблемы предвидения фаз цикла представляет из себя, несомненно, позднейшая попытка Гарвардского экономического бюро при ближайшем руководстве проф. Персонса.

Гарвардское бюро тщательно проделало исключительно большую работу в целях практического разрешения проблемы предвидения фаз цикла. Не останавливаясь на деталях этой работы, отметим ее сущность. Для периода 1902-1914 гг., а затем и для периода с 1919 г. были взяты многочисленные помесячные статистические ряды, охватывающие экономическую динамику Соединенных Штатов со всех важнейших сторон. Из этих рядов были исключены вековое движение (как правило) и сезонные колебания (всегда). Затем были тщательно определены при помощи как метода наложения, так и приемов математической статистики степень связи полученных кривых и соотношение во времени между фазами их циклического колебания. На основании этой работы были отобраны наиболее чувствительные ряды, которые были сведены в три сложные кривые: кривую спекуляции (А), отражающую положение дел на бирже ценных бумаг, кривую деловых обстоятельств (В), отражающую положение на товарном рынке, и кривую (С), отражающую положение на денежном рынке (см. диаграммы № 2 и 3). В относительном движении этих трех кривых была обнаружена следующая правильность: перелом в циклическом движении кривой А на несколько месяцев (6-9) упреждает перелом движения в том же направлении кривой B, а перелом движения последней на несколько (2- 8) месяцев упреждает перелом движения в том же направлении кривой С, Иначе говоря, между однозначными фазами этих трех кривых существует определенная временная последовательность. Гарвардское бюро не устанавливает никакого закона внутреннего развития той или иной кривой. Оно не пользуется ни предпосылкой строгой периодичности их движения, ни принципом равенства действия и противодействия.

К – кризис; Д – депрессия; О – оживление; P – расцвет

Равным образом оно не реализует случайных колебаний кривых. Оно опирается на факт цикличности кривых и предлагает обращать внимание исключительно на основное направление движения кривых в данный момент, на направление их движения в предшествующий период и на размах их колебаний. Отсюда ясно, что в основу предвидения гарвардский барометр кладет констатированную правильность, во-первых, в цикличности кривых, во-вторых, в запаздывании однозначных фаз цикла этих кривых.

Насколько удовлетворительно предсказывает гарвардский барометр, видно отчасти из того, что он задним числом достаточно точно сигнализирует (по ходу кривой Л) о близости кризиса 1903 г., кризиса 1907 г., кризиса 1913 г., а также из того, что Гарвардское бюро, опираясь на свою систему барометрических кривых и одновременный анализ других вспомогательных данных, предсказало кризис 1920 г. и достаточно точно отмечало важнейшие фазы американской конъюнктуры после этого кризиса.

Опыт Гарвардского бюро вызвал волну подражаний. С теми или иными модификациями под его влиянием, а частью независимо аналогичные барометры построены для Англии, Германии, Франции, Италии, Швеции, Канады.

Преимущества только что описанного метода построения прогноза второго типа очевидны так же, как и серьезность и тщательность работы Гарвардского бюро. Однако столь же очевидны и условия, ограничивающие значение барометра такого типа. Во-первых, далее в лучшем случае такой барометр имеет силу лишь для предсказания ближайшей фазы цикла не более чем за 9-12 месяцев. Во-вторых, он не в состоянии точно указать, когда наступит перелом в кривой В, если наступил перелом в кривой Л, и в кривой С, если наступил перелом в кривой В. Он указывает лишь приблизительные границы времени таких переломов. В-третьих, так как он опирается на чисто статистическую, т.е. эмпирическую, закономерность связи в движении кривых, то при отсутствии более или менее исчерпывающего экономического каузального объяснения этой связи мы не в состоянии определить, насколько эта связь постоянна. При таких условиях мы очень легко можем не доучесть таких изменений в самой действительности, которые изменят эту связь и сделают показания барометра ошибочными. Наконец, и в связи с этим этот барометр без всяких изменений в нем неприменим к условиям, где сильна роль регулирующего начала, например у нас.

III. Разобранными двумя типами предвидения вопрос не исчерпывается. Если при обоих этих типах событием для предвидения является то или иное иррегулярное или регулярное, но конкретное явление, взятое в той или иной степени полноты, с локализацией его во времени и пространстве или с определением интенсивности его проявления, то третий тип предвидения состоит в предвидении развития тех или иных общих тенденций, например тенденции хозяйственного роста или упадка той или другой страны, той или другой отрасли хозяйства, общих тенденций движения цен, движения различных категорий дохода, тенденций в изменении организационной структуpы хозяйства, тенденций назревания революционных движений, международных осложнений и т. д. В случае прогноза этого типа мы не предсказываем какого-либо конкретного события (простого или сложного), локализованного в пространстве и времени и наделенного определенной интенсивностью. Здесь мы заранее знаем, что конкретные события будут отклоняться от предположений. Нас интересует здесь общий закономерный уклон развертывающегося ряда или рядов этих событий. Выражаясь статистическим языком, нас интересует направление изменения плавного уровня ряда или рядов, с которыми не совпадают и около которого колеблются отдельные конкретные события.

Этот тип предвидения, не локализуя предсказываемых тенденций в определенном времени, тем не менее по самому существу рассчитан на более или менее длительное время, достаточное, чтобы за чредой сменяющихся событий успели выявиться эти общие тенденции. Он лишен достаточной конкретности и благодаря проистекающей отсюда бедности содержания часто не может удовлетворять очень настоятельных запросов практики. Но это не значит, что он вообще лишен практического значения: знание общих тенденций развития несомненно служит одним из необходимых оснований успеха наших практических действий. К этому типу предвидения обращаются довольно часто. Причем и здесь оно строится в сущности или прямым, или косвенным методом. В первом случае предвидение будущих тенденций ряда или рядов основывается на установленной закономерности развития этих рядов как таковых. Во втором случае прогноз опирается на констатирование факта определенных тенденций других рядов, связанных с первым и могущих служить если не причиной, то симптомом развития соответствующих тенденций в этих первых интересующих нас рядах. Однако в силу того, что в данном случае речь идет лишь относительно общих тенденций, выявляющихся в течение более или менее длительного времени, указанное различие методов не оказывает здесь столь заметного влияния на точность предвидения. Успех предвидения третьего типа гораздо.ближе зависит от количества и характера установленных динамических закономерностей и устойчивости общих условий их проявления. Если налицо имеется достаточное количество каузально истолкованных или даже эмпирических законов, в частности законов развития, то они могут при внимательном анализе условий их проявления служить основанием для достаточно верного предвидения тех или иных общих тенденций. Вот почему мы знаем целый ряд исторических примеров в общем удачного прогноза этого типа. Однако имеют место и обратные случаи, и они не менее многочисленны. Отметим для иллюстрации несколько исторических примеров. К числу примеров несомненно удачного прогноза нужно отнести то представление о перспективах развития капитализма, которое вытекало из теории развития Маркса и намечало нарастание общих тенденций концентрации капиталистического производства, повышения органического строения капитала и др.

Далее. В 80-х и 90-х годах прошлого века в русской социально-экономической литературе шел спор о возможности развития капитализма в России. Из двух основных споривших лагерей марксисты предсказывали рост капитализма, а народники, опираясь на ошибочную теорию рынков Сисмонди, отрицали это. Жизнь показала, что прогноз первых был верен, а вторых – ошибочен.

В иной обстановке до известной степени аналогичный спор о вероятных тенденциях хозяйственного развития в середине прошлого века имел место в Германии. Фр. Лист, в 30-х и 40- х годах ратовавший за экономическое объединение германских государств и за переход Германии к системе покровительственных тарифов, предсказывал, что при этой системе политики можно ожидать блестящего развития германской промышленности и всего ее народного хозяйства. В противовес Листу Фр. Энгельс, который еще только начинал свою научно-литературную деятельность и не был марксистом, в 1845 г. в Эльберфельде произнес речь, в которой рисовал иную перспективу. Допуская, что под влиянием протекционизма промышленность подымается, он полагал, что этот подъем продолжится лишь до того времени, пока он не исчерпает емкости внутреннего рынка. "Дальше, – говорил Энгельс, – она не сможет расшириться, ибо, не будучи в силах без таможенной охраны отстаивать за собой внутренний рынок, она еще менее будет способна бороться с иностранной конкуренцией на рынках нейтральных". Жизнь показала, что в данном случае прогноз Листа был верен, а Энгельс, подобно нашим народникам, ошибался.

Отметим еще некоторые примеры. Известный французский общественный деятель 1848 г. Ледрю-Роллен, находясь в изгнании в Англии, в специальной работе, вышедшей в 1850 г., предсказывал ближайший экономический упадок Англии. Не менее известный экономист Бруно Гильдебранд в работе, появившейся в 1848 г., предсказывал, что еще в течение XIX столетия в ходе развития Англии проявится тенденция возврата части пролетариата, бросившего землю, снова к земледелию, в силу чего городское и сельское население Англии вновь сравняются и роль сельского хозяйства повысится. Мы знаем, что тот и другой прогноз оказались ошибочными.

Сначала в речи в 1898 г., а затем в 1899 г. в специальной работе Вильям Крукс предсказал нарастание угрозы надвигающегося дефицита в мировом снабжении пшеницей (примерно к 1931 г.), если более или менее радикально не изменится система земледелия. Крукс рассматривал свое заявление как предостережение, но оно опиралось на предвидение. Можно уверенно сказать, что и этот прогноз оказался ошибочным, Наоборот, верным оказался прогноз американского экономиста Брукс-Адамса, который в 1901 г. выставил положение, что экономический центр мира переместился из Европы в Соединенные Штаты, и, опираясь на своеобразную теорию, предсказывал тенденцию дальнейшего быстрого роста удельного веса Соединенных Штатов в мировом хозяйстве, а также рост экономической зависимости всех народов от этой Новой Державы, "Весь мир,. – писал Брукс-Адамс, – будет платить им дань".

Можно не умножать числа примеров. Приведенные выше достаточно иллюстрируют сущность третьего типа предвидения.

Приведенные случаи показывают, что третий тип предвидения действительно имеет в виду в качестве события для предсказания развитие той или иной общей тенденции. Конечно, и это предсказание может быть более или менее конкретным. Но ясно, что чем более конкретным оно становится, тем сильнее приближается оно к первому типу прогноза.

Хотя случаи неудачного прогноза третьего типа и многочисленны, тем не менее очевидно, что вполне возможен и верный прогноз тенденций. Это положение имеет весьма большое значение для построения наших перспективных планов. В этих планах предвидение общих тенденций развития неизбежно занимает очень видное место. Правда, вынужденные в силу запросов практики конкретизировать эти тенденции, количественно выражать их и локализировать во времени, мы приближаем второй тип предвидения к первому, чем значительно понижаем его достоверность. Однако даже и при малой достоверности конкретного выражения предсказываемых общих тенденций верное предсказание самых тенденций не теряет своего значения.

Заканчивая вопрос о типах предвидения, отметим еще следующее. Прогноз любого из разобранных типов может различаться по форме выражения. Он выражается или в безусловной форме, или в условной. Во втором случае он имеет такой вид: событие или события A, В, С наступят (или не наступят), если произойдет (или не произойдет) событие (или события) X, Y, Z. Устойчивая форма прогноза, конечно, всегда снимает известную долю ответственности с того, кто решается на предвидение. Однако по своей логической сущности условный прогноз не заключает в себе ничего нового по сравнению с прогнозом в безусловной форме. Больше того. Условный прогноз все еще представляет из себя как бы не законченную, не развившуюся форму прогноза безусловного. В самом деле, если мы предсказываем событие A, В, С, но обусловливаем его наступлением события X, Y, Z, не решая вопроса, наступит ли это событие Х, Y, Z, то это значит, что мы не высказываем определенного прогноза и относительно события A, В, С. И в тот момент, когда мы выскажем определенное мнение относительно события Х, Y, Z, наш прогноз относительно события А, В, С превращается в безусловный. Таким образом, условный прогноз есть скорее более осторожная форма выражения прогноза, чем новый вид прогноза по существу. Отсюда ясно, что вопрос о выборе той или иной формы выражения прогноза есть вопрос конкретного факта, вопрос соотношения трудности данного случая предвидения, с одной стороны, и наличного запаса нашего знания и совершенства имеющихся у нас методов его построения – с другой.

В своем изложении мы стремились дать ответы на те общие и основные вопросы, к которым сводится проблема предвидения. Установив значение предвидения, мы попытались вскрыть его логическую сущность. Выяснив сущность предвидения, мы определили его место в системе нашего знания. При этом обнаруживалось, что значительные области нашего знания о прошлом по своей структуре имеют внутреннее родство с прогнозом. Далее, мы проанализировали те объективные и познавательные предпосылки, на которые опирается предвидение.

Отметив практически определяющее значение для возможностей прогноза познавательных предпосылок, мы пытались выяснить, в какой мере эти предпосылки имеют место при современном уровне знания и современных методах исследования, а также те особые условия, которые сужают или расширяют возможности прогноза. В ходе всего этого анализа мы стремились определить пределы возможного предвидения. Пределы эти оказались ограниченными и в то же время различными в различных областях знания . Они шире в областях, опирающихся на данные точного естествознания. Здесь часто имеются возможности предвидения событий с достаточно точной локализацией их во времени, пространстве и с указанием их интенсивности. Одновременно здесь имеются возможности определения степени вероятной ошибки. Они значительно уже в таких отраслях естествознания, как метеорология и т.п.

Предвидение возможно и в социально-экономических науках, однако границы его также значительно уже и степень достоверности его значительно ниже, чем в области точного естествознания. Здесь имеются возможности предвидения событий лишь с приблизительной локализацией их во времени и в пространстве, с приблизительной характеристикой их интенсивности, лишь на весьма близкое время вперед и очень часто без возможности определить степень вероятной ошибки. На более или менее длительное время здесь мы можем предвидеть лишь общие тенденции развития.

Отсюда мы пришли к необходимости выделения трех основных типов предвидения и их разновидностей. Анализ типов предвидения позволяет подчеркнуть, что для практики построения прогноза особенно в социально-экономической жизни, в интересах возможного освобождения от иллюзий и разочарований чрезвычайно важно в каждом случае отдавать себе точный отчет, о каком виде предвидения идет речь, что он может дать и чего дать не может, какие задачи в области прогноза данного типа разрешимы и какие нет, какую формулу выражения ему можно придать и какую придать нельзя.

Предвидение в социально-экономической жизни возможно, хотя пределы его весьма ограниченны. Однако все предыдущее изложение достаточно ясно говорит за то, что пределы эти не представляются чем-то застывшим: они расширяются по мере роста научного знания. И если верно, что предвидение имеет столь важное социально-практическое значение, если верно, что в силу самого хода общественного развития, с небывалой остротой выдвигающего проблему организованного управления стихийными силами жизни предвидение становится все более необходимым условием такого управления, то вместе с тем все более настоятельной становится и задача максимального расширения его возможных пределов "Sience, d'ou prevoyance; prevoyance, d'ou action" – эта знаменитая формула Конта, провозглашенная им сто лет тому назад, сохраняет всю свою силу теперь, как никогда.

Содержание

Далее