Глава 3. Проблема Ронана

Отчасти проблема Ронана заключалась в том, что он не выглядел, как трейдер с Уолл-стрит. Бледная кожа, узкие сутулые плечи, скованные манеры и вечно озабоченный взгляд, будто человек только недавно пережил голодуху и пребывает в ожидании новой. Также в отличие от трейдеров с Уолл-стрит он не умел скрывать неуверенность в себе и выглядеть более влиятельным и знающим, чем был на самом деле. При этом был выносливым и настороженным, как мангуст. И все-таки с того дня, когда он впервые увидел торговую площадку на Уолл-стрит, а ему тогда едва перевалило за двадцать, Ронан Райан очень сильно захотел там работать – и не мог понять, почему его туда не пускают. «Трудно было избежать соблазна стать одним из этих парней, которых все боялись и которые столько зарабатывали», – рассказывает он. Но трудно было представить, чтобы кто-нибудь испугался Ронана.

Отчасти же проблема Ронана заключалась в его неспособности или нежелании скрывать свое скромное происхождение. Он родился и вырос в Дублине, а в Америку переехал в 1990 г. в возрасте 16 лет. Ирландское правительство направило его отца в Нью-Йорк для переговоров с американскими компаниями, чтобы убедить их перенести свою деятельность в Ирландию для получения налоговых льгот, но лишь немногие бизнесмены стали бы рассматривать такое всерьез. Ирландия была бедной и мрачной («по правде говоря, дыра дырой»). Его отец, который не страдал от избытка денег, тратил все до последнего гроша на аренду дома в Гринвиче, штат Коннектикут, поэтому Ронан мог там посещать муниципальную школу и наблюдать, как живут «приличные» люди. «Я не мог поверить в то, – вспоминает он, – что у ребят в шестнадцать лет были машины! А другие, бывало, жаловались, что им приходится ездить на школьном автобусе. Я их одергивал: “Черт, да он же довозит вас прямо до школы! Притом бесплатно! А я ходил в школу по три мили пешком”. Трудно было не любить Америку».

Когда Ронану исполнилось 22, его отца отозвали в Ирландию, а Ронан остался в США. Он и представить не мог человека, способного добровольно вернуться в Ирландию. И теперь им завладела идея воплотить в жизнь свою «американскую мечту» – в том виде, какой она предстала перед ним в Гринвиче. За год до этого с помощью еще одного ирландца, знакомого его отца, Ронан прошел летнюю стажировку в операционном отделе Chemical Bank, и его обещали взять на курсы подготовки менеджеров.

Потом эти курсы отменили, а тот ирландец куда-то исчез. По окончании в 1996 г. Фэрфилдского университета Ронан стал рассылать письма во все банки Уолл-стрит, но получил лишь один ответ, да и в нем лишь проскальзывала фальшивая заинтересованность. Ответ этот пришел от брокерской фирмы, которая, даже на его неопытный взгляд, представлялась полукриминальной конторой, промышлявшей мелкими финансовыми махинациями. «Не так уж легко получить работу на Уолл-стрит, – рассказывает он. – У меня не было знакомств. У моей семьи не было никаких связей. Мы никого не знали».

В конце концов Ронан бросил эти попытки. К тому же встретил еще одного ирландца, который работал в Нью-йоркском офисе MCI Communications, крупного оператора связи. «Он дал мне работу только потому, что я был ирландцем, – вспоминает Ронан. – Наверно, за год он так помогал лишь нескольким людям. И я оказался в их числе». Он стал работать в сфере телекоммуникаций только потому, что нигде больше не хотели его нанимать.

Его первое крупное задание на новой работе состояло в проверке удовлетворенности клиентов из крупных компаний Уолл-стрит, которым MCI продала 8000 пейджеров. Ему сказали, что «люди очень щепетильно относятся к своим пейджерам». И Ронан отправился по летней жаре на заднем сиденье автомобиля техпомощи по офисным зданиям, чтобы доставить новые пейджеры клиентам. Он установил столик в задней части грузовика, вскрыл упаковку и стал ждать, пока труженики Уолл-стрит придут и заберут свои новые пейджеры. Через час работы Ронан уже вовсю потел и задыхался внутри грузовика, а снаружи стояла очередь из желающих получить свои пейджеры и одновременно собралась толпа тех, кто уже отоварился – и теперь выражал свое недовольство. «Эти пейджеры – полный отстой!», «К чертям такие пейджеры!» – кричали они, а он пытался и дальше раздавать гаджеты.

В разгар его противостояния с бунтовщиками ему позвонила секретарша из фирмы с Уолл-стрит и рассказала о проблеме с новым пейджером, которая возникла у ее босса. Девушка была настолько подавлена, что Ронан показалось, будто она вот-вот разрыдается. «Она все повторяла и повторяла: “Он слишком большой! Он может его покалечить! Он слишком большой! Он может его покалечить!” Ронан пришел в полное замешательство – как пейджер может причинить вред взрослому человеку? Ведь это маленькая коробочка размером два с половиной на четыре сантиметра. «Потом она пояснила, что ее босс – карлик и что пейджер врезается ему в бок, когда он сгибается, – вспоминает Ронан. – И ростом он был не с обычного карлика, а и вправду очень маленьким. И я подумал, но вслух этого не сказал, поскольку не хотел, чтобы она посчитала меня козлом: “Почему бы ему не приторочить пейджер на спину, как рюкзак?”»

В тот момент, как и в другие подобные ему, много чего приходило на ум Ронану, о чем он помалкивал. Подбор пейджеров по размеру для людей маленького роста с Уолл-стрит и выслушивание воплей от людей большого роста с Уолл-стрит, которым не нравились их новые гаджеты, – не такой представлял он себе собственную жизнь. И переживал оттого, что не смог найти свой путь на Уолл-стрит. Но решил выжать из нынешней работы максимум возможностей.

Они, как оказалось, заключались в том, что MCI позволила ему рассмотреть всю американскую телекоммуникационную систему целиком. Ронан всегда был мастеровитым, но никогда не обучался практической работе. И почти ничего не понимал в технологиях. Но теперь принялся всесторонне их изучать. «Это достаточно увлекательное занятие – искать суть, разбираться, как эта штука работает», – вспоминает он. Сравнивать, как происходит передача информации по медному кабелю и по стекловолокну. Разбираться, чем отличается сетевой коммутатор производства Cisco от коммутатора, произведенного Juniper. Изучать, какие компании производят самое быстродействующее компьютерное оборудование и в каких городах есть здания, где полы способны выдержать вес такого оборудования, – лучше всего для этого подходили здания старых фабрик и заводов. Он также узнал, каким образом информация действительно передается из одного места в другое, – обычно не по прямой линии, принадлежащей одному оператору связи, а по извилистому маршруту, управляемому разными операторами. «Когда вы звоните в Нью-Йорк из Флориды, то даже не представляете, сколько оборудования для этого требуется. Вероятно, думаете, что можно обойтись двумя жестянками, соединенными куском проволоки. Но это не так». Линия, связывающая Нью-Йорк с Флоридой, включает принадлежащий Verizon участок в Нью-Йорке, участок BellSouth во Флориде и участок MCI между ними. Она виляет от одного населенного пункта к другому, а когда заходит в него, то петляет самым причудливым образом по небоскребам и городским улицам. Для того чтобы произвести впечатление знающего человека, телекомовцы любили говорить, что оптоволоконные линии проложены по «городам, где есть команды Национальной футбольной лиги».

Ронан узнал еще кое-что: многие из тех, кто работал в сфере телекоммуникаций или обслуживал ее, были скорее информированными, чем знающими людьми. Сотрудники MCI, продававшие технологию, зачастую в ней не разбирались, но при этом получали намного больше, чем те, кто, как и он, просто решали проблемы. Или, по его словам: «Я зарабатывал тридцать пять тысяч в год, а они сто двадцать и ни в чем ни хрена не разбирались». Он добился перевода в отдел продаж и стал там ведущим менеджером. Через несколько лет работы на этой должности его переманили в Qwest Communications, а еще через три года оттуда к другому оператору связи – Level 3. Теперь он зарабатывал хорошо – пару сотен штук в год.

В 2005 г. Ронан не мог не заметить, что его клиентами по большей части стали крупные банки Уолл-стрит. Он неделями пропадал в зданиях Goldman Sachs, Lehman Brothers и Deutsche Bank, решая, как лучше проложить кабель и какое оборудование для него больше подходит. Но так и не оставил своих прежних амбиций и в каждом банке исподволь узнавал об открытых вакансиях. «Я прикидывал: “Ведь я встречаюсь здесь с таким количеством людей. Почему бы и не получить работу в одном из этих мест?”» На самом деле крупные банки все время предлагали ему работу, но только не в сфере финансов. Они предлагали ему места для технического персонала – работу на каком-нибудь удаленном объекте с оборудованием и оптоволоконными кабелями. В банках существовало очень четкое разделение между техническими и финансовыми специалистами. Последние воспринимали первых как безликую службу техподдержки и не могли воспринимать их по-другому. «Они всегда твердили мне одно и то же: “Займись-ка ты, парень, железом и кабелями”», – вспоминает Ронан.

Затем в 2006 г. ему позвонили из BT Radianz, которая образовалась после 9 сентября 2001 г., когда вследствие атаки на Всемирный торговый центр от телекоммуникационной системы Уолл-стрит откололось несколько весомых кусков. Компания пообещала крупным банкам Уолл-стрит построить систему, менее уязвимую для нападения со стороны. Работа Ронана состояла в том, чтобы убеждать финансовые институты в необходимости заключать с Radianz договоры субподряда на обслуживание их информационных систем. В особенности он должен был уламывать банки на «колокацию» – совместное размещение их компьютеров в принадлежащем Radianz дата-центре в г. Натли, штат Нью-Джерси.

Однако вскоре после начала работы в Radianz Ронану поступило предложение иного рода от хедж-фонда из Канзас-Сити. Звонивший сказал, что представляет брокерскую фирму Bountiful Trust и что он слышал о Ронане как о специалисте по передаче финансовой информации на расстояние. Bountiful Trust столкнулась с проблемой при передаче биржевых приказов из Канзас-Сити в Нью-Йорк – слишком много времени уходило на то, чтобы узнать, какие акции они купили или продали. К тому же все чаще замечали, что при отправке приказов информация о рынке исчезала с экранов так же, как у Брэда Кацуямы. «Звонивший сказал: “Период ожидания у меня составляет 43 миллисекунды”, – вспоминает Ронан. – А я ему: “Что еще за миллисекунда, черт возьми?!”»

Период ожидания был отрезком времени, которое проходило между отправкой сигнала и его приемом. Несколько факторов определяли длительность периода ожидания торговой системы – «железо», логическая часть и линии. «Железом» называлось оборудование, доставлявшее сигналы из пункта А в пункт Б, – серверы, усилители сигнала и сетевые коммутаторы. Логическая часть включала программное обеспечение – кодированные команды, управлявшие работой «железа». Ронан почти ничего не знал о программах, за исключением того, что их все чаще писали русские программисты, едва говорившие по-английски. Линии – это оптоволоконные кабели для передачи информации от одного сервера к другому. Единственным серьезным фактором, определявшим скорость передачи сигнала, была длина кабеля, или расстояние, которое требовалось преодолеть сигналу, чтобы добраться из пункта А в пункт Б.

Ронан не знал, что представляет собой миллисекунда, но понимал суть проблем хедж-фонда из Канзас-Сити. Свет в вакууме распространяется со скоростью 300 000 км/с, или, иными словами, 300 км/мс. Свет внутри оптоволокна отталкивается от стенок кабеля и поэтому распространяется со скоростью, равной только 2/3 от теоретически возможной, но все равно движется быстро. Однако больше всего на скорость распространения сигнала влияло расстояние, которое он должен был пройти. «Физика есть физика – именно этого трейдеры и не понимали», – вспоминает Ронан.

Единственной причиной, по которой Bountiful Trust открыла свой офис в Канзас-Сити, состояла в том, что ее учредители полагали, будто реальное местоположение компании больше не имело значения, а Уолл-стрит теперь повсюду. Но они ошибались. Уолл-стрит снова обрела конкретное место. Только оно уже не располагалось на улице с тем же названием, а находилось в Нью-Джерси. Ронан перевез компьютеры из Канзас-Сити дата-центр Radianz в Натли, сократив тем самым время, необходимое для выяснения результатов торгов, с 43 до 3,8 мс.

С этого момента вырос спрос на услуги Ронана со стороны Уолл-стрит – не только банков и широко известных фирм, занимавшихся высокочастотным трейдингом, но и совершенно неизвестных фирм, занимавшихся проп-трейдингом (биржевой торговлей с помощью собственных средств). Все хотели торговать быстрее своих конкурентов. Для этого им требовалось, во-первых, найти более короткие маршруты для передачи сигналов; во-вторых, приобрести новейшее оборудование без всяких лишних наворотов; и, в-третьих, сократить физическое расстояние между собственными компьютерами и компьютерами, расположенными внутри разных фондовых бирж. Ронан знал, как решать эти проблемы. Но поскольку все его новые клиенты разместили свои компьютеры в дата-центре Radianz в Натли, то решение их проблем требовало изворотливости. Ронан рассказывает: «Однажды мне позвонил трейдер и спросил: “Где я располагаюсь в комнате?” Я переспрашиваю: “В комнате? Что за комната?” Оказалось, парень спрашивал про свой компьютер, действительно стоявший в комнате». Он хотел заплатить за перенос компьютера, с которого производилась отправка приказов на фондовые биржи, как можно ближе к кабелепроводу, выходящему из здания в Натли, – хотел получить небольшое преимущество во времени перед другими компьютерами в том же помещении. Потом Ронану позвонил другой трейдер, мол, он заметил, что его оптоволоконный кабель был на несколько метров длиннее, чем нужно. Вместо того чтобы наматывать его за пределами помещения вместе с остальными кабелями (это позволяло снижать нагрев помещения), трейдер хотел, чтобы его кабель пересекал центр помещения строго по прямой.

Это был лишь вопрос времени, когда фондовые биржи поймут, что если есть желающие тратить сотни тысяч долларов на перемещение своего оборудования внутри какого-то отдаленного дата-центра, чтобы хоть на чуток приблизиться к фондовой бирже, то они также пожелают выкладывать миллионы за размещение своего оборудования внутри самих бирж. Ронан это обдумал и предложил продавать пространственную близость к Уолл-стрит в виде «услуги по обеспечению пространственной близости». «Мы пытались зарегистрировать словосочетание “пространственная близость” в качестве товарного знака, но это оказалось невозможно, поскольку слово “близость” было обиходным», – вспоминает он. То, что Ронан хотел назвать «пространственной близостью», вскоре стало известно под названием «колокация», а сам Ронан оказался самым авторитетным экспертом в данном вопросе во всем мире.

Исчерпав возможности для сокращения длины кабеля, взялись за оборудование, стоявшее на концах линий. В том числе за сетевые коммутаторы. Разница между быстрыми и медленными коммутаторами измерялась в микросекундах (миллионных долях секунды), но теперь и микросекунда имела решающее значение. «Один трейдер сказал мне: “Не важно, опоздаю ли я на секунду или микросекунду – в любом случае окажусь вторым”». Время коммутации уменьшилось со 150 до 1,2 мкс на сделку. «А потом, – рассказывает Ронан, – начали спрашивать: “Какое стекловолокно вы используете?”» Все оптоволоконные кабели были от разных производителей, и некоторые передавали световой сигнал лучше других. Тогда Ронану подумалось, что никогда прежде в истории люди не затрачивали столько усилий и не тратили столько денег, чтобы настолько мало прибавить в скорости. «Они измеряли длину своих кабелей внутри бирж вплоть до дециметра. Покупали все эти серверы и выбрасывали их через полгода, чтобы выиграть несколько микросекунд на новом сервере».

Ронан не знал, сколько денег зарабатывают высокочастотные трейдеры, но мог об этом догадаться по тому, сколько они тратили. С конца 2005 до конца 2008 г. одна только Radianz заплатила им по счетам примерно $80 млн – и это только за размещение ее компьютеров на фондовых биржах вблизи от механизма сопоставления приказов. И Radianz была отнюдь не единственной. Видя, что маршруты оптоволоконных линий, проложенные между биржами в Нью-Джерси, были зачастую далеки от идеала, Ронан убедил компанию Hudson Fiber найти более прямые пути. И Hudson Fiber активно принялась рыть траншеи в таких местах, которые заставили бы остановиться самого Тони Сопрано.

Ронан также мог догадаться, сколько денег зарабатывают высокочастотные трейдеры, принимая в расчет те усилия, что они прилагали для сокрытия собственных методов. Одна такая HFT-фирма, оборудование для которой он устанавливал на фондовой бирже, настаивала на том, чтобы он обернул их новые серверы в проволочную сетку, – дабы никто не смог увидеть мигание индикаторов или усовершенствования на оборудовании. Другая HFT-фирма закрепила за своими компьютерами клетку, которая ближе других располагалась к механизму сопоставления приказов – компьютерному коду, который теперь, собственно, и являлся фондовым рынком. На клетке, прежде принадлежавшей Toys “R” Us (вероятно, в свое время размещенные здесь компьютеры поддерживали сайт этого интернет-магазина игрушек), красовались его логотипы. Так вот, HFT-фирма настояла на том, чтобы логотипы магазина оставались на месте – дабы никто не смог догадаться, что она на несколько метров улучшила свою позицию по отношению к механизму сопоставления приказов. «Все они были параноиками, – вспоминает Ронан. – Но на то у них были основания. Вы бы поступали так же, будь вы карманником и знали, как обчистить человека. Стоило кому-то обнаружить, что в дата-центре появился коммутатор, работающий на три микросекунды быстрее, как через две недели у всех уже стояли такие же».

В конца 2007 г. Ронан зарабатывал сотни тысяч долларов в год на создании систем, позволявших ускорить процесс биржевой торговли. Он снова и снова поражался тому, как плохо трейдеры, которым он помогал, разбирались в используемой ими технологии. «Бывало, он мне говорит: “Ага! Я это видел – она так быстро работает!” А я, бывало, отвечал: “Послушай, я рад, что тебе понравился наш продукт. Но ты ни хрена не мог увидеть”. Он настаивает: “Да как же, я видел!” А я ему: “Скорость три миллисекунды, а это в 50 раз быстрее, чем моргнуть глазом”».

Ронан также остро осознавал, что имеет лишь слабое представление о причине этой новой немыслимой погони за скоростью. Он много раз слышал болтовню об «арбитраже», но не понимал конкретно, что подвергается «арбитражу» и почему его необходимо проводить с такой огромной скоростью. «Я чувствовал себя водилой, убегающим от полиции, – вспоминает он. – Каждый раз повторялось одно и то же: “Гони быстрее! Гони быстрее!” Потом: “Выбрось подушки безопасности!” Потом: “Выбрось к черту сиденья!” И под конец мне уже хотелось спросить: “Извините, господа, но чем вы занимаетесь в банке?”» Он чувствовал, кто из игроков был более склонен к внедрению технических новинок. Самыми сообразительными, как можно легко догадаться, оказались две самые крупные фирмы, занимавшиеся высокочастотным трейдингом, – Citadel и Getco. Некоторые проп-трейдеры также отличались сообразительностью, а вот все крупные банки, по крайней мере на тот момент, тормозили.

Кроме того, Ронан знал о своих клиентах не очень-то и много. Крупные банки – Goldman Sachs, Credit Suisse – были у всех на слуху. Прочие – Citadel, Getco – прославились в своем узком кругу. Он узнал, что некоторые из этих компаний были хедж-фондами, т.е. использовали деньги сторонних инвесторов. Но бoльшая их часть представляла проп-трейдеров, торговавших только за счет средств собственных учредителей. Об огромном числе фирм, с которыми он имел дело, – Hudson River Trading, Eagle Seven, Simplex Investments, Evolution Financial Technologies, Cooperfund, DRW – никто ничего не слышал, а они, очевидно, не хотели выходить из тени.

Проп-трейдеры представлялись особенно странными, поскольку процветали, притом что век их был короток. «В комнате сидели пятеро парней. Все – компьютерные гики. А руководил ими такой же гик, да еще и заносчивый. Долбаный ботан». Сегодня такая контора торговала, а завтра закрывалась, и все люди оттуда начинали работать на какой-нибудь крупный банк Уолл-стрит. С одной такой группой Ронан встречался снова и снова – она состояла из четверых русских и одного китайца. Руководил ими высокомерный русский по имени Владимир. Он со своими ребятами перескакивал от проп-трейдера в крупный банк и обратно, занимаясь написанием компьютерных кодов для принятия реальных решений о проведении сделок. Ронан оказался свидетелем их встречи с одним из топ-менеджеров крупного банка на Уолл-стрит, который надеялся их нанять, – и этот «бугор» сильно к ним подлизывался. «Заходит он в переговорную и выдает: “Я всегда был в этой комнате самой важной персоной, но сегодня главный здесь Владимир”».

Ронан знал, что эти бродячие банды гиков не испытывали ничего, кроме снисхождения к менее подкованным технически заправилам крупных компаний Уолл-стрит. «Я услышал, как они обсуждали некие вычисления, которые их попросили выполнить, и Владимир выдал: “Ха-ха-ха, вот что американцы называют math”. Он произнес это слово как moth. Я подумал: “Пусть я чертов ирландец, но вы-то, ребята, на хрен, зарываетесь. Ведь эта страна дала вам шанс”».

В начале 2008 г. Ронан проводил много времени за границей, где помогал высокочастотным трейдерам пользоваться результатами американизации иностранных фондовых рынков. Там наблюдалась следующая тенденция. Страны, где ценные бумаги всегда торговались на единственной бирже, – Канада, Австралия и Великобритания – во имя развития рыночной конкуренции давали разрешение на создание новых бирж. И всякий раз они размещались на странно выглядевшем удалении от первоначальной биржи. В Торонто новая биржа разместилась внутри старого здания универмага – на противоположном конце города от Toronto Stock Exchange. В Австралии новая биржа загадочным образом оказалась не в финансовом квартале Сиднея, а в центре жилого района на другом конце Сиднейской бухты. London Stock Exchange располагается в центре города, а ее конкурент, созданный BATS, – в Доклендс, районе старых доков. NYSE разместила еще одну биржу за пределами Лондона в г. Бэзилдон, а Chi-X основала третью в г. Слау. Каждая новая биржа требовала прокладки высокоскоростных линий. «Это выглядело так, будто места для размещения бирж выбирали с целью разбить рынок на части», – вспоминает Ронан.

Он так и не получил работу на Уолл-стрит, но у него были все поводы, чтобы гордиться собой и своим карьерным ростом. В 2007-м, первом году скоростного бума, он заработал $486 000, что почти в два раза превышало его прежние самые высокие заработки. И все же Ронан был недоволен собой и своей карьерой. Хотя он хорошо делал свою работу, но понятия не имел о том, зачем этим занимается, а ему хотелось это понять. В канун 2008 г. он сидел в одном из пабов Ливерпуля, а из радио заунывно звучала “Let It Be”. Жена подарила ему эту поездку в знак любви – вручила миниатюрный футбольный мячик, обернутый запиской, в которой говорилось, что она купила ему авиабилет в Англию и билет на матч его любимой футбольной команды. «Мои давнишние мечты осуществлялись, а я испытывал один из самых тоскливых моментов в моей жизни, – рассказывает Ронан. – Мне уже стукнуло 34, и я думал, что моя жизнь уже никогда не изменится к лучшему, и я останусь долбаным Вилли Ломаном до конца дней своих». Он считал себя посредственностью.

ОСЕНЬЮ 2009 Г. НЕЖДАННО-НЕГАДАННО ему позвонили из Royal Bank of Canada и пригласили на собеседование. Ронан воспринял это приглашение с большой настороженностью. Он едва ли что-нибудь слышал про RBC, а когда зашел на их веб-сайт, то практически ничего там не разузнал. Ронан уже устал от самодовольных трейдеров с Уолл-стрит, которые хотели, чтобы он выполнял за них ручную работу. «Я заявил: “Не сочтите это за неуважение с моей стороны, но если вы собираетесь предложить мне что-нибудь типа техподдержки, то она мне на хрен не нужна”». Позвонил же ему из RBC Брэд Кацуяма, и он заверил, что речь идет о работе, связанной с финансами, – на торговой площадке.

Ронан встретился с Брэдом следующим утром и подивился, не в обычаях ли Уолл-стрит назначать собеседование на 7:00. Брэд завалил его вопросами, а потом пригласил на повторное собеседование с руководством банка. RBC тут же предложил ему работу на торговой площадке, и это, по мнению Ронана, стало «самым быстрым трудоустройством в истории Уолл-стрит». Ему предложили $125 000, или примерно 1/3 от его заработка, когда он продавал высокочастотным трейдерам скорость вразнос. И название должности было замысловатым: главный разработчик стратегий высокочастотного трейдинга. Ради возможности работать на торговой площадке Уолл-стрит Ронан готов был пойти на значительное снижение зарплаты. «Честно говоря, я бы согласился на меньшее, – признается он. Но его беспокоило название должности, потому что: – Я не знал ни одной стратегии высокочастотного трейдинга». Он был настолько взволнован оттого, что наконец-то получил работу на торговой площадке Уолл-стрит, что не потрудился задать очевидный вопрос. Вместо него это сделала жена. «Она меня спросила: “Чем ты будешь у них заниматься?” И я понял, что ни черта об этом не знаю. Как на духу, понятия не имел, что это за работа. Мы же не обсуждали мои должностные обязанности. Брэд так и не сказал, зачем я ему понадобился».

Осенью 2009 г. на глаза Брэду Кацуяме попалась статья в журнале по трейдингу. До этого он с начала года безуспешно пытался отыскать кого-нибудь, кто действительно работал в сфере, которую теперь постоянно называли высокочастотным трейдингом, и кто согласился бы объяснить Брэду, как он зарабатывает деньги. В статье говорилось, что технологи HFT недовольны растущим разрывом в компаниях между уровнем своих зарплат и зарплат главных разработчиков торговых стратегий (среди последних некоторые, по слухам, получали сотни миллионов долларов в год). Тогда Брэд начал поиски одного из таких несчастных технологов. И при первом же звонке знакомому в Deutsche Bank, который часто имел дело с HFT, узнал имена двух специалистов. Имя Ронана прозвучало первым.

На собеседовании Ронан рассказал Брэду о том, что видел в стенах бирж, – сумасшедшую гонку за наносекундами, клетку Toys “R” Us, проволочную сетку, войну за размещение компьютеров внутри бирж и десятки миллионов долларов, потраченных высокочастотными трейдерами за крошечный прирост скорости. Его рассказ заполнял огромные пробелы в ментальной карте финансовых рынков, нарисованной воображением Брэда. «Это подсказало мне, что нам надо позаботиться о микро- и наносекундах», – вспоминает Брэд. Американский фондовый рынок теперь делился по классовому признаку на имущих и неимущих в зависимости от скорости доступа. Имущие покупали наносекунды, а неимущие понятия не имели, сколько наносекунда стоит. Имущие наслаждались прекрасным видом рынка, а неимущие – вообще его не видели. Финансовый рынок, прежде самый открытый и демократичный, по сути стал чем-то вроде закрытого просмотра украденных произведений искусства. «За час общения с Ронаном я узнал больше, чем за шесть месяцев чтения о HFT, – рассказывает Брэд. – Практически сразу мне захотелось принять его на работу».

Он хотел принять его на работу, не будучи, однако, в состоянии объяснить в деталях своим боссам или даже Ронану, зачем тот ему понадобился. Брэд не мог (как ему хотелось) назвать Ронана «вице-президентом, ответственным за объяснение моему бестолковому начальству, почему высокочастотный трейдинг является балаганом». Поэтому пришлось назвать его главным разработчиком стратегий высокочастотного трейдинга. «Я чувствовал, что он должен был стать “каким-нибудь главным”, – вспоминает Брэд, – чтобы его больше уважали». Вот что сильнее всего беспокоило Брэда: трейдеры на торговой площадке, даже в RBC, едва взглянув на Ронана, распознают в нем парня в желтом комбинезоне, который только что вылез из кабельного колодца. Ронан даже и не притворялся будто знает, что происходит на торговой площадке. «Он задавал немыслимо элементарные, но при этом нужные вопросы, – вспоминает Брэд. – Не знал, что такое “бид” или “оффер”. Не понимал, что значит “перекрыть спред”».

Попутно без лишнего шума Брэд начал учить Ронана языку трейдеров. «Бид» означал попытку купить акции, «оффер» – попытку продать их. «Перекрытие спреда» для продавца означало принятие цены покупателя, а для покупателя – принятие цены продавца. «Этот парень, блин, не смеялся надо мной, – рассказывает Ронан, – а садился и все объяснял». Это была их частная сделка: Брэд учил Ронана трейдингу, а Ронан Брэда – технологиям.

В тот момент им было чем поделиться друг с другом. Брэд и его команда испытывали трудности с превращением «Тора» в продукт для продажи инвесторам. Инвесторы, которым они рассказали о своем открытии, охотно бы купили «Тор» для себя – Гитлин из T. Rowe Price чуть ли не приобрел его с ходу, но в работе программы появились проблемы. Эксперимент с одновременным прибытием сигнала на биржи прошел удачно – в самый первый раз. Но его трудно было повторить, ведь требовалось заставить 13 световых сигналов прибыть на 13 фондовых бирж, разбросанных по северу Нью-Джерси с разрывом в 350 мкс друг от друга и примерно на 100 мкс быстрее времени, которого, как они подсчитали, хватит некому высокочастотному трейдеру, чтобы опередить их приказ. В тот первый раз они добились успеха, определив разницу во времени, необходимом для отправки сообщений на разные биржи, и создав соответствующие задержки в работе собственного программного обеспечения. Но время, за которое сигналы доходили до бирж, постоянно менялось. Они не могли контролировать ни маршруты сигналов до бирж, ни степень трафика в сети. Иногда их рыночным приказам требовалось 4 мс, чтобы добраться до New York Stock Exchange, в другой раз – 7. Когда время сигнала в пути отличалось от предполагаемого, рынок снова исчезал.

Короче говоря, «Тор» работал неустойчиво, и это, как объяснил Ронан, происходило из-за того, что маршруты электронных сигналов, отправленных с рабочего места Брэда на разные биржи, были неустойчивыми. Ронан видел, что трейдеры не очень-то задумывались о физических процессах, позволяющих сигналу добираться до фондовых бирж в Нью-Джерси. «Я очень быстро понял, – рассказывает Ронан, – и они это признали (то есть я не выделывался), что они ни хрена не понимали в том, что делают». Сигнал, отправленный с компьютера Брэда, прибывал на биржи в разное время, поскольку они находились на разном расстоянии от его рабочего места. Самый быстрый сигнал любого высокочастотного трейдера мог идти от первой биржи, которой он достигал, к следующей за 465 мкс, или за 1/200 времени, необходимого, чтобы моргнуть. Иначе говоря, чтобы приказы Брэда действовали на рынке так, как это отображалось на его экранах, им необходимо было прибывать на все биржи в пределах 465 мкс. Единственное решение, как сообщил Ронан своим новым коллегам в RBC, состояло в устройстве собственной оптоволоконной сети и контроле над нею.

Для подкрепления своих доводов Ронан принес подробные карты Нью-Джерси с обозначением оптоволоконных сетей, построенных телекоммуникационными компаниями. На картах было показано, как сигнал движется от торгового поста Брэда, расположенного в One Liberty Plaza, до бирж. Когда Ронан развернул первую карту, парень из службы техподдержки RBC воскликнул: «Блин, да как ты ее раздобыл?! Это же собственность телекомов! Закрытая информация!» Ронан объяснил: «Когда мне заявили, что не дадут карты, потому что это их собственность, я им сказал: “Ну и подавитесь своей собственностью”». Высокочастотные трейдеры платили оператором связи слишком много, а потому любое их желание подлежало исполнению, Ронан же был выразителем этих желаний. «Хотя, конечно, карты, блин, настоящие сокровища, – рассказывает он, – но я привел к телекомам так много бизнеса, что они позволили бы мне заглянуть в ящики с нижним бельем их долбаных жен, если бы я высказал такое желание».

Вот что раскрыли карты. Любой сигнал, отправленный трейдером из Нижнего Манхэттена двигался вдоль автомагистрали Вест-Сайд-Хайвей и выходил из тоннеля Линкольна, а сразу за тоннелем оказывался в Вихокене, штат Нью-Джерси, а именно на бирже BATS. По выходе из нее маршруты усложнялись, поскольку им приходилось продираться через помехи в пригородах Джерси. «Нью-Джерси теперь весь перепахали, как индейку на День благодарения», – поясняет Ронан. Далее сигналы по тому или иному маршруту двигались на восток в г. Секокус, где находилось семейство бирж Direct Edge, основанных Goldman Sachs и Citadel, и на юг к семейству бирж Nasdaq в Картерете. Добавляла путаницы NYSE в начале 2010 г.

А компьютерные серверы все еще находились в Нижнем Манхэттене по адресу: Уотер-стрит, 55. (В августе того же года их перевезли подальше – в п. Махва, штат Нью-Джерси.) Поскольку биржа находилась на расстоянии меньше мили от рабочего места Брэда, она должна была быть ближайшим к нему фондовым рынком, но карты Ронана показывали, какими невероятно извилистыми путями шли оптоволоконные линии на Манхэттене. «Для того чтобы добраться от Liberty Plaza до Уотер-стрит, 55, сигнал мог пойти через Бруклин, – объясняет Ронан. – Путь сигнала из Мидтауна в центр мог составлять 50 миль, а из здания в здание через улицу – 15 миль». Хотя от офиса RBC в Liberty Plaza до New York Stock Exchange пешком можно было дойти за 10 мин, однако, с точки зрения компьютеров, New York Stock Exchange располагалась от офиса RBC дальше, чем Картерет.

Карты, помимо прочего, объяснили Брэду, почему рынок на BATS реагировал на их биржевые приказы с такой точностью. Причина, по которой они всегда могли покупать или продавать 100% акций, зарегистрированных на этой бирже, заключалась в том, что BATS всегда получала их приказы первой. Новости о том, что они покупают и продают акции, не успевали распространиться по всему рынку. «Я подумал: “Черт возьми, да ведь BATS просто ближе всех к нам”. Она же прямо за этим долбаным тоннелем».

Внутри BATS представители HFT-фирм ожидали информацию, которую можно было использовать при проведении торгов на других биржах. Они получали ее, размещая крайне малые биды и офферы, обычно на сотню акций для каждой позиции. Разузнав, что появился потенциальный продавец или покупатель акций компании Х, они бросались сломя голову на другие биржи и соответственно продавали или покупали акции данной компании. (Победить в этой гонке предстояло не простого инвестора, который понятия не имел о том, что происходит, а других высокочастотных трейдеров.) На BATS, как правило, отправлялись приказы касательно минимум 100 акций (это требовалось для постановки приказа во главу любой ценовой очереди), поскольку их единственной целью было выманивание информации из инвесторов. Высокочастотные трейдеры отправляли на BATS эти крошечные приказы – на покупку или продажу по 100 штук практически всех акций, что торгуются на американском рынке, – не для реальной покупки или продажи, а для поиска желавших этого инвесторов с целью их опередить. Неудивительно, что BATS была детищем высокочастотных трейдеров.

Забавно, что многое из услышанного и увиденного Ронаном раньше не имело для него смысла, т.е. он не знал, что знает это. Теперь, благодаря Брэду, он начал в этом разбираться. Например, Ронан замечал, что высокочастотные трейдеры составляли подробные таблицы с указанием времени (оно измерялось в микросекундах), необходимого биржевому приказу для путешествия от конкретной брокерской фирмы до каждой биржи. Они назывались «таблицами периодов ожидания». Эти периоды несколько отличались для разных брокерских фирм в зависимости от их местоположения и арендованной ими оптоволоконной сети в Нью-Джерси.

Составление таких таблиц требовало значительных усилий. Они, несомненно, имели ценность для высокочастотных трейдеров, но Ронан понятия не имел почему. Именно от него Брэд впервые услышал про таблицы, но он сразу понял, зачем их создавали, – они позволяли высокочастотным трейдерам распознавать брокеров по тому, сколько времени требовалось их приказам для пути от одной биржи к другой. Вычислив брокера, пославшего приказ, можно было определить схему его торговли. Зная, какой именно брокер только что вышел на рынок с приказом купить 1000 акций IBM, можно было догадаться, составляют ли они приказ целиком или являются частью более крупного приказа. А также догадаться, как брокер станет распределять приказ по разным биржам и сколько сверх рыночной цены акций IBM пожелает заплатить. Высокочастотным трейдерам не требовалась идеально точная информация, чтобы извлекать безрисковую прибыль, – им оставалось только систематически пользоваться своим преимуществом. А Брэд сформулировал это так: «В конечном счете они ищут крупных брокеров, которые по-идиотски обходятся с приказами, полученными от клиентов. Это действительно золотая жила».

Он также знал, что брокеры с Уолл-стрит получили новый стимул к идиотскому поведению, поскольку сам в свое время поддался такому искушению. Принимая решение, куда направлять приказы клиентов, брокеры находились под сильным влиянием новой системы комиссионных и откатов, применяемой биржами. Если крупному брокеру причиталось за отправку приказа о покупке 10 000 акций IBM на BATS, а за отправку аналогичного приказа на New York Stock Exchange взималась плата, то брокер программировал свои роутеры (маршрутизаторы) на отправку приказов на BATS. И роутер, созданный человеком, начинал жить собственной жизнью.

Роутеры, наряду с торговыми алгоритмами, стали самым важным технологическим фактором в автоматизированной биржевой торговле. Оба изобретения были сделаны людьми, работавшими на биржевого брокера с Уолл-стрит. Оба выполняют интеллектуальные операции, которые раньше выполняли люди, но при этом решают разные задачи. Сначала в дело вступает алгоритм и решает, как «нарезать» любой полученный приказ. К примеру, вы хотите купить 100 000 акций компании XYZ по цене не больше $25 за штуку, когда объем предложения на рынке составляет 2000 акций по $25. Простая попытка приобрести сразу 100 000 акций вызовет хаос на рынке и поднимет цену. Алгоритм принимает решение о том, сколько акций вы купите, когда и по какой цене. Например, алгоритм может отдать приказ роутеру разбить приказ на покупку 100 000 акций на 20 частей и покупать 5000 акций каждые пять минут до тех пор, пока цена не превысит $25.

Роутер определяет, куда отправить приказ. Например, может направить приказ сначала в темный пул некой фирмы на Уолл-стрит, а потом на биржи. Или сперва на любую биржу, платящую брокеру за участие в торгах, и только потом на биржи, где за то же самое придется платить уже брокеру. (Подобным образом работает так называемый секвенциальный, т.е. последовательный, рентабельный роутер.) В качестве иллюстрации того, какой нелепой может быть маршрутизация, представьте, что вы сообщили своему брокеру с Уолл-стрит, – которому платите комиссионные, – что хотите приобрести 100 000 акций компании XYZ по цене $25, и тут очень кстати на рынке выставлены на продажу 100 000 ее акций по $25, но пакетами по 10 000 акций на каждой из 10 бирж, и каждая из них будет взимать с брокера плату за покупку от вашего имени (хотя плата и будет намного меньше выплачиваемых ваши комиссионных). Впрочем, на рынке есть еще 100 акций на продажу, также по $25, – на BATS, которая сама заплатит брокеру за проведение сделки. Так вот, рентабельный роутер направит приказ прежде всего на BATS и купит 100 акций, вследствие чего 100 000 акций исчезнут в когтях высокочастотных трейдеров (при условии, что брокер освобождается от обязательств по оплате за проведение сделки). Высокочастотные трейдеры могли затем повернуть дело в свою пользу и продать акции XYZ по более высокой цене или придержать их еще на несколько секунд, пока вы, инвестор, продолжаете гоняться за акциями XYZ уже по более высокой цене. В любом случае для первоначального покупателя акций XYZ результат будет неблагоприятным.

Таков самый очевидный из множества примеров тупости, проявляемой роутером. Клиент (вы или некто, инвестирующий от вашего имени), как правило, находится в полном неведении того, как работают алгоритмы и роутеры. Даже если клиент потребует, чтобы ему сказали, по какому маршруту был направлен его приказ, и брокер ему ответит, все равно клиент не сможет убедиться в правдивости ответа, поскольку в его распоряжении не окажется достаточно подробного отчета о том, какие акции и когда торговались.

Роутеры брокеров похожи на плохих игроков в покер – их действия легко просчитать. Там это можно сделать по сокращению лицевых мышц, здесь – вследствие неточного программирования, что оказывается не менее ценным для высокочастотных трейдеров на другой стороне стола.

Брэд объяснил все это Ронану, и повторять ему не потребовалось. «У меня в голове пронеслось: “Вот черт, теперь я начинаю догонять многое из того, что раньше нечаянно подслушал”», – вспоминает Ронан.

С помощью Ронана команда RBC спроектировала собственную оптоволоконную сеть, и превратила «Тор» в продукт, готовый к продаже инвесторам. Рекламный текст был до смешного прост: «На финансовых рынках появился новый хищник. Вот как он действует, но у нас есть оружие, которым вы можете от него защититься». Споры о том, следует ли RBC бросаться в объятия высокочастотных трейдеров, прекратились. У Брэда появилась новая проблема – как рассказать о том, что он теперь знал, широкому кругу американских инвесторов. Видя, насколько были шокированы люди и какой они проявляли интерес к откровениям Ронана, а также не привлекая больше Ронана к убеждению своих боссов в том, что на рынке возникло некое странное явление, Брэд решил предоставить ему свободу в работе с крупнейшими клиентами с Уолл-стрит. «Брэд звонит мне и спрашивает: “Ты не против, если мы переименуем твою должность с главного разработчика стратегий высокочастотного трейдинга в главного разработчика стратегий электронного трейдинга?” – рассказывает Ронан, который понятия не имел, что означают названия этих должностей. – Я позвонил жене и сообщил: “По-моему, меня только что повысили”».

Через несколько дней Ронан отправился Брэдом на первую встречу с клиентом на Уолл-стрит. «Непосредственно перед встречей Брэд спросил: “Что ты собираешься им сказать? Что ты подготовил?” Я ничего не подготовил, поэтому ответил: “Что-нибудь придумаю на ходу”». Теперь он отлично понимал, почему Брэд по-новому назвал его должность. «Я должен был повсюду шататься и сообщать клиентам: “Разве вы не понимаете, что вас накалывают?”»

Президент хедж-фонда, для которого подготовили этот первый импровизированный доклад, так его вспоминает: «В моем хедж-фонде стоимостью в $9 млрд была проблема на $300 млн». (Иначе говоря, потери, вызванные невозможностью торговать акциями по заявленным рыночным ценам, составляли для него $300 млн в год.) «Но я не знал, в чем именно она заключается. И, пока парень говорил, я про себя думал: “В RBC не ведают, что творят. Кто эти парни? Они не трейдеры. Они не продавцы. И они не аналитики. Тогда кто они?” И вдруг они заявляют, что могут решать глобальные проблемы. А я думаю: “Что?! Как я вам вообще могу доверять?” И тут они мне полностью объясняют мою проблему».

Брэд и Ронан рассказали ему все, что знали сами. Они объяснили вкратце, как весь объем информации о его денежных операциях выставлялся брокерами и биржами на аукционе для высокочастотных трейдеров, чтобы те могли его использовать. Поэтому у его фонда стоимостью $9 млрд и возникла проблема на $300 млн.

После того как Брэд и Ронан покинули его офис, президент, который раньше никогда не думал о себе как о добыче, по-новому взглянул на фондовый рынок. Он сел за рабочий стол и стал наблюдать попеременно за своим персональным брокерским онлайн-счетом и терминалом Bloomberg, аренда которого составляла $1800 в месяц. Зайдя в свой аккаунт, решил прицениться к акциям биржевого инвестиционного фонда, составленного из акций китайских строительных компаний.

В течение нескольких часов он отслеживал цену фонда на терминале Bloomberg. В Китае была полночь, и ничего не происходило – цена оставалась неизменной. Потом он кликнул «Купить» в окне своего аккаунта и цена на экране Bloomberg подскочила. Большинство из пользователей брокерского онлайн-счета не имели в своем распоряжении терминалов Bloomberg, которые позволяли бы им следить за рынком в режиме, близком к реальному времени. Большинство инвесторов никогда бы не узнали, что произойдет на рынке после того, как они кликнут «Купить».

«Я даже не кликнул “Выполнить”, – рассказывает президент хедж-фонда. – Просто ввел тикерный символ, присвоенный этой ценной бумаге, и указал требуемое количество. И рынок взорвался». Когда же он приобрел акции по цене выше первоначально заявленной, то получил подтверждение, в котором было указано, что сделку провела Citadel Derivatives, одна из крупнейших фирм, занимавшихся высокочастотным трейдингом. «И мне стало интересно, почему мой онлайн-брокер поручил Citadel проведение сделки от моего имени».

Брэд наблюдал за многими и помогал многим в продвижении по карьерной лестнице на Уолл-стрит, но признается: «Я никогда не видел, чтобы чья-то звезда взошла так быстро, как у Ронана. Он просто взлетел». Ронан, со своей стороны, не мог до конца поверить, насколько заурядными были люди на Уолл-стрит. «Это насквозь дерьмовая индустрия», – утверждает он. Первое, что поразило Ронана в большинстве встреченных им крупных инвесторов, так это их невежество. «Здешние бизнесмены не хотят признаваться, что они чего-то не знают, – замечает он. – От них почти никогда не услышишь: “Нет, я этого не знаю. Расскажите мне”. Если их спросить: “Вы знаете, что такое колокация?” – они ответят: “О, да. Я знаю о колокации”. А скажешь им дальше: “Вы знаете, что теперь HFT размещают свои серверы в одном здании с биржей, как можно ближе к механизму сопоставления приказов, чтобы получать рыночную информацию раньше всех”, и они взорвутся: “Какого черта??!! Это же незаконно!” Мы встречались с сотнями людей, и ни один из них об этом не знал».

Ронан также удивился, когда узнал, насколько прочно инвесторы были привязаны к крупным банкам на Уолл-стрит, даже к тем, которые их подводили. «В сфере же HFT лояльностью и не пахло», – говорит он. Снова и снова инвесторы жаловались Ронану и Брэду, как они возмущены тем, что крупные фирмы Уолл-стрит, исполнявшие их биржевые приказы, не сумели их защитить от нового хищника. «Это больше всего смущало меня на Уолл-стрит, – рассказывает Ронан. – Подумать только, вы говорите, что не можете заплатить нам, потому что вынуждены платить тем другим, которые пытаются вас надуть?»

Возможно, поскольку Ронан так отличался от парней с Уолл-стрит, клиенты предоставляли ему особый доступ и раскрывали на переговорах потайные мысли. «После той первой встречи в хедж-фонде я сказал ему, что нам нет нужды присутствовать на встречах вместе, – вспоминает Брэд. – Нам следовало разделиться и завоевывать рынок порознь».

К концу 2010 г. Брэд и Ронан Встретились примерно с 500 профессиональными фондовыми инвесторами, которые контролировали в общей сложности активы на многие триллионы долларов. Партнеры так и не подготовили презентацию в PowerPoint и не соблюдали формальности, а просто садились и рассказывали людям все, что им было известно, доступным языком. Вскоре Брэд понял, что самые искушенные инвесторы не знали, что происходит на их собственном рынке. Не знали этого крупные взаимные фонды Fidelity и Vanguard. Не знали такие финансовые учреждения, как T. Rowe Price и Janus Capital, управлявшие крупными инвестициями от имени групп клиентов. Не знали даже самые продвинутые хедж-фонды. А узнав, испытали потрясение, как, например, легендарный инвестор Дэвид Эйнхорн и Дэн Леб, также видный руководитель хедж-фонда.

Билл Экман управлял знаменитым хедж-фондом Pershing Square, который часто размещал приказы на покупку крупных пакетов акций. За два года до того, как Брэд появился в его кабинете, чтобы объяснить происходящее, Экман уже начал подозревать, что некто может использовать информацию о его сделках, чтобы опережать их. «Я чувствовал, что каждый раз происходит утечка информации, – вспоминает Экман. – И подумал, что, возможно, это делает первичный брокер. Но я не ожидал, что утечка будет происходить именно таким образом». Торговый представитель, которого Брэд нанял (тот перешел в RBC из Merrill Lynch), чтобы он помогал ему продавать «Тор», вспоминает, как один крупный инвестор позвонил, чтобы признать: «Понимаешь, я думал, что знаю, чем зарабатывал на жизнь, но, очевидно, заблуждался, потому что понятия не имел о том, что творится».

Потом случился так называемый черный вторник. 6 мая 2010 г. в 2:45 без какой-либо видимой причины рынок за несколько минут упал на 600 пунктов. А еще через несколько минут будто пьяный, который пытается сделать вид, что это не он уронил аквариум и убил любимую золотую рыбку хозяев, рынок отскочил обратно в исходное положение. Если вы за этим внимательно не следили, то могли и пропустить данное событие, конечно, при условии, что вы не отправляли приказов на покупку и продажу определенных акций. Например, акции Procter & Gamble сначала стоили не больше цента, а потом торговались по $100. 20 000 различных сделок совершилось, когда цена на задействованные акции снизилась более чем на 60% от той, что была всего за несколько мгновений до этого. Пять месяцев спустя SEC опубликовала отчет, в котором вина за крах возлагалась на один крупный приказ о продаже фьючерсных контрактов, по ошибке отправленный на биржу в Чикаго малоизвестным взаимным фондом из Канзас-Сити.

Это объяснение могло быть правдивым лишь по совпадению, потому что регуляторы фондового рынка не располагали информацией, необходимой для понимания процессов, происходящих на нем. Теперь единицей измерения времени при проведении торгов стала микросекунда, а биржи вели записи в секундах. В секунде же миллион микросекунд. Все это напоминало 1920-е гг., когда была доступна только необработанная масса данных о всех сделках, совершенных за десятилетие. Из них можно узнать, что в определенный момент той эпохи произошел крах фондового рынка. Но нельзя узнать ничего о событиях, приведших к 29 октября 1929 г.

Первое, на что Брэд обратил внимание, когда читал отчет SEC о мгновенном обвале, было старомодное восприятие времени. «Я стал искать в тексте слово “минута”, – вспоминает он, – и обнаружил, что его использовали 87 раз. Стал искать слово “секунда” – его употребили 63 раза. Потом стал искать слово “миллисекунда” и нашел четыре упоминания, при этом оно ни разу не использовалось по делу. И, наконец, стал искать слово “микросекунда” и не нашел ни одного». Он прочитал отчет только раз и больше в него не заглядывал. «После того как у тебя появляется чувство скорости, с которой совершаются сделки, ты понимаешь, что такие объяснения, мол, кто-то нажал на кнопку, неверны, – объясняет он. – Вот захочу я просмотреть отдельный отчет о проведении каждой сделки с временными метками, чтобы понять, что за чем следовало, а такового отчета и нет. Да его попросту и не может быть при нынешней конфигурации рынка».

Никто не может точно сказать, что стало причиной мгновенного обвала – по той же причине никто не смог доказать, что высокочастотные трейдеры опережали приказы обычных инвесторов. Таких данных не существовало. Но Брэд чувствовал, что сообщество инвесторов не убедили объяснения SEC и заверения фондовых бирж, что у них все в порядке. Многие задавали тот же вопрос, что и он задавал самому себе: «Не надо ли копнуть поглубже, чтобы понять, как снежный ком смог вызвать смертельную лавину?» Брэд наблюдал за реакцией самых искушенных инвесторов на выступление Дункана Нидерауэра, генерального директора New York Stock Exchange, который отправился в турне доброй воли, чтобы, как казалось, разъяснить публике, что NYSE не имела ничего общего с мгновенным обвалом. «Именно тогда до меня дошло, в чем дело, – рассказывает Дэнни Мозес из Seawolf Capital, хедж-фонда, специализирующегося на инвестициях в ценные бумаги. Мозес уже выслушал доклад Брэда и Ронана. – Нидерауэр призывал: “Ну поверьте, мы этого не делали”. Минуточку, а я никогда на вас и не думал. Почему я должен озаботиться тем, что это сделали вы? Как если бы мой сын зашел в дом и сказал: “Пап, это не я помял твою машину”. – “Погоди, а разве на моей машине есть вмятина?”»

После мгновенного обвала Брэду больше не требовалось звонить инвесторам, чтобы назначить встречу, – его телефон звонил не умолкая. «Значение мгновенного обвала в том, – объясняет Брэд, – что он пробудил у покупателей желание разобраться в происходящем. Поскольку их боссы начали задавать вопросы. Это значило, что наше правдивые объяснения оказались как нельзя более кстати».

Несколько месяцев спустя, в сентябре 2010 г., на рынке случилось еще одно странное и еще более непонятное событие – на этот раз в пригороде Чикаго. Неприметная фондовая биржа CBSX, где торговалась лишь крошечная часть от общего объема рынка, объявила о том, что собирается изменить привычную систему комиссионных и откатов. Теперь она собралась платить участникам торгов за «приобретение» ликвидности и взимать с них плату за ее «создание». И снова Брэда охватило чувство абсурда: ну кто станет поддерживать рынок (проявлять готовность покупать и продавать по предложенной цене) на биржах, если ему придется за это платить? Однако затем активность на CBSX резко возросла. В течение следующих недель на ней торговалась, например, треть всех акций Sirius, компании-производителя спутниковых радиоприемников. Брэд знал, что высокочастотные трейдеры предпочитали акции Sirius, но не мог понять причину такого неожиданного и значительного роста объема торгов в Чикаго. Несомненно, когда крупные брокеры с Уолл-стрит поняли, что могут получать деньги за «приобретения» на CBSX, то все они перепрограммировали свои роутеры таким образом, чтобы приказы их клиентов отправлялись на CBSX. Но кто был их контрагентом в этих сделках и платил больше, чем когда-либо, за подобную привилегию?

Именно тогда Ронан рассказал Брэду о новой компании Spread Networks. Как оказалось, она раньше пыталась нанять Ронана для продажи своей замечательной линии высокочастотным трейдерам. В компании ознакомили Ронана со своим поразительным проектом тоннелирования и бизнес-планами. «Я сказал им, что они, блин, шизанулись, – вспоминает Ронан. – А они отвечают, что собираются продать две сотни лицензий. Я предложил им список из 28 компаний, которые теоретически могли бы купить доступ к их линии. Кроме того, они собирались назначить предоплату в размере $10,6 млн за пять лет, а мне хотели платить по 12 штук за каждый заключенный договор, что было просто оскорбительно. С таким же успехом они могли просить меня провалить это дело».

Ронан рассказал об этом неприятном случае Брэду, который, что вполне естественно, спросил: «И ты мне только сейчас про это рассказываешь?» Ронан объяснил, что не мог раньше рассказать о Spread, поскольку подписал документ о неразглашении, утративший силу именно сегодня, и теперь он мог свободно рассказать не только о делах этой компании, но и о ее клиентах. В их число входили не только HFT-фирмы, такие как Knight и Citadel, но и крупные банки Уолл-стрит – Morgan Stanley, Goldman Sachs и другие.

«Нельзя было доказать, что эти парни занимались чем-то серьезным, потому что они тщательно скрывали, сколько зарабатывают, – вспоминает Брэд. – Но можно было судить о размахе их дел по размеру затрат. А теперь к ним подключились и банки. И я подумал: “Вот черт, в дело вовлечены не только HFT-фирмы, но и вся отрасль. Речь идет о целой системе”».

Ронан предложил следующее объяснение тому, что происходило на CBSX: Spread Networks запустила линию и включилась в игру двумя неделями ранее. Затем CBSX вывернула свой прайс-лист наизнанку. Здесь стали платить брокерам за исполнение приказов клиентов вместо того, чтобы, как обычно, взимать за это плату. Тем самым брокеров побудили отправлять приказы клиентов на CBSX, благодаря чему высокочастотные трейдеры могли опережать их в Нью-Джерси, используя Spread Networks. Получалось, что высокочастотные трейдеры собирали информацию, заключая сделки с инвесторами в Чикаго, и пользовались ею на рынках в Нью-Джерси. Теперь для брокеров был смысл, и еще какой, в том, чтобы платить CBSX за «создание» ликвидности. Такую же игру вели и на BATS, побуждая брокеров раскрывать намерения собственных клиентов, чтобы использовать их на других биржах. Но скорость передачи клиентских приказов из Вихокена в другие точки Нью-Джерси значительно уступала скорости их передачи из Чикаго по новой линии Spread.

Spread стала еще одним фрагментом фантастически трудного пазла. Команда Брэда, собиравшая его в RBC, не обладала (пока что) всеми фрагментами, и все же их у нее было больше, чем у кого-либо еще, желавшего открыто обсуждать эту тему. Реакция инвесторов создавала дополнительные фрагменты. Порой, что занимало примерно 5% их времени, Брэд и Ронан встречались с инвесторами, не желавшими ничего знать о пазле и не желавшими выслушивать партнеров. Каждый раз по возвращении с подобной встречи Брэд выяснял, что человек, с которым он только что разговаривал, так или иначе зависел от доходов, текущих к высокочастотным трейдерам. То и дело (это занимало еще 5% времени) партнеры встречались с донельзя напуганными инвесторами. «Они знали так мало и были так сильно напуганы у себя в фирмах, что скорее отказались бы от встречи с нами», – вспоминает Брэд.

Однако большинство среди сотен первоклассных инвесторов, с которыми разговаривали Брэд и Ронан, отреагировали так же, как Майк Гитлин из T. Rowe Price, – они знали, что дела шли хуже некуда, но не знали почему, а когда узнали, были возмущены. «Брэд вел себя как честный брокер, – рассказывает Гитлин. – Не знаю, сколько людей были в курсе происходящего, но он единственный про это рассказал. Брэд неустанно заявлял: “Я отчетливо вижу, что все мы вовлечены в манипулирование рынком”. Он назвал имена людей, которые скверно играли свои роли, а многие в нашей сфере побоялись бы это сделать. Брэд заявлял: “Все это просто оскорбительно”». Винсент Дэниел, главный специалист по вопросам стратегии в Seawolf Capital, сформулировал ту же мысль по-другому. Он долго смотрел на эту невероятную парочку – канадца азиатского происхождения из банка, на который всем было наплевать, и ирландца, похожего на работягу из Дублина, – только что поведавшую ему самую неправдоподобную и при этом правдивую историю из всех, что он слышал, и сказал: «Ваше самое большое конкурентное преимущество в том, что вы не хотите меня надуть».

Сохранять доверие на Уолл-стрит было все еще возможно. Крупные инвесторы, доверявшие Брэду, начали делиться с ним любой информацией, которую могли получить от своих брокеров и которую Брэд ни за что не должен был узнать. Например, некоторые потребовали от своих брокеров раскрыть, какая доля совершенных от имени инвесторов сделок приходилась на темные пулы данных брокеров. В этих пулах скрывалась тайна самой сомнительной финансовой мотивации игроков на современном фондовом рынке. Наиболее известными пулами управляли Goldman Sachs и Credit Suisse. Но и каждая брокерская фирма всемерно поощряла инвесторов, желавших покупать или продавать большие партии акций, к тому, чтобы они делали это в ее темном пуле.

Теоретически брокеры обязаны были находить акции для клиентов по наилучшей цене. Если клиент хотел купить акции Chevron, а по наилучшей цене они продавались на New York Stock Exchange, то предполагалось, что брокер не должен был сплавлять акции по цене, установившейся в темном пуле. Но темные пулы были непроницаемыми. Правила их работы не предавались огласке. Посторонние не могли проследить за тем, что в них происходило. Вполне возможно, что трейдеры самого брокера играли против его же клиентов в темном пуле – правила ведь отсутствовали. И хотя брокеры часто заявляли, что конфликта интересов в темных пулах не возникает, все они отличались одной странной особенностью – огромная доля клиентских приказов, отправленных в темный пул, исполнялась именно там. Брэд знал об этом, поскольку горстка крупнейших мировых инвесторов поделилась с ним данной информацией, чтобы он помог им разобраться в происходящем.

Это трудно было объяснить. Предполагалось, что брокер будет искать для собственного клиента наилучшую цену. Темный пул Goldman Sachs, например, занимал менее 2% от общего объема фондового рынка. Тогда почему почти 50% клиентских приказов направлялись в него и исполнялись там, а не в более обширной части рынка? Объем большей части брокерских темных пулов составлял менее 1% от объема всего рынка, но каким-то образом эти брокеры находили для клиентов наилучшую цену в пределах от 15 до 60% случаев. (Так называемые ставки интернализации отличались у разных брокеров.) Но поскольку организаторы темных пулов не обязаны были сообщать точное время исполнения приказа, а брокеры и так обычно не сообщали инвесторам о месте его исполнения, не говоря уже о рыночных условиях в момент сделки, то клиенты оставались в неведении. Даже такие крупные инвесторы, как Т. Rowe Price, вынуждены были просто принимать на веру утверждения Goldman Sachs или Merrill Lynch, что банки действуют в их интересах, несмотря на наличие очевидных противоположных финансовых стимулов. По словам Майка Гитлина: «Просто очень тяжело доказать, что какой-либо брокер-дилер направляет ваши приказы куда-либо, кроме наиболее выгодного для вас места. Невозможно ПРОСЛЕДИТЬ за действиями каждого конкретного брокера». И если уж T. Rowe Price, действующий в интересах миллионов мелких инвесторов, был не в состоянии получить от биржевых брокеров информацию, необходимую, чтобы определить, действуют ли те в интересах клиентов, то что мог поделать мелкий инвестор сам по себе?

В такой обстановке попытки помочь инвесторам разобраться в том, что происходит с их деньгами, стали по своей сути революционными. Royal Bank of Canada всегда был ничем не примечательным игроком на американском фондовом рынке. В конце 2010 г. Брэд просматривал отчет, подготовленный Greenwich Associates, фирмой, чьими услугами пользовались банки Уолл-стрит для определения собственного рейтинга. Greenwich Associates занимается проведением опросов среди инвесторов, которые пользуются услугами компаний Уолл-стрит, в частном порядке сообщает о результатах этим компаниям. В 2009 г. RBC занимал 19-ю строчку и находился далеко внизу рейтинга. В конце 2010 г., всего лишь через полгода после появления «Тора», RBC занял в рейтинге первое место. Сотрудники Greenwich Associates позвонили в RBC и спросили, что происходит в банке. По их словам, за всю историю рейтинга ни одна компания не смогла подняться сразу более чем на три позиции.

Вместе с тем движение, порожденное неудовлетворенностью Брэда Кацуямы положением дел на Уолл-стрит, все больше воспринималось как благотворительное, а не деловое предприятие. Брэд не был радикалом. По его словам, «есть разница между раскручиванием кампании и вынужденным участием в ней». Он никогда особо и не задумывался о том, как впишется в общую картину, и уж, конечно, не считал себя одним из лидеров. Никогда не стремился попасть в студенческий совет. Никогда не занимался политикой. «Мне всегда казалось, что если захочешь вызвать какие-либо изменения, то придется улыбаться и пожимать руки всем подряд, – объясняет он. – Это все казалось таким фальшивым». Сейчас это было всерьез. В сложившейся ситуации человек, принявший срочные меры, мог изменить мир. В конечном итоге Брэд стал обучать крупнейших мировых инвесторов внутреннему устройству фондового рынка, и это служило для него несомненным подтверждением того, что никто другой на Уолл-стрит не желал рассказывать им о злоупотреблениях с их инвестируемыми деньгами. Чем больше он разбирался во внутреннем устройстве финансовой системы, тем доходчивее мог объяснить крупным и мелким инвесторам, как система их обманывает. И тем большее давление они могли оказать на систему, чтобы изменить ее.

У этой системы имелась одна серьезная проблема – своего рода моральная инерция. Пока система служила мелочным интересам всех ее участников, никто из них не собирался ее изменять, независимо от того, какой бы порочной или губительной она ни была, – хотя, поскольку сами по себе слова «порочная» и «губительная» заставляли серьезных людей нервничать, Брэд избегал их употреблять. Возможно, в разговорах с инвесторами его больше всего беспокоило то, чтобы его не воспринимали как очередного чудака, который носится с теорией заговора. Поэтому он почувствовал себя на вершине счастья, когда крупный инвестор отпустил по его адресу комплимент: «Слава богу, наконец-то нашелся человек, который хоть что-то знает о высокочастотном трейдинге и не бредит зоной 51». Поскольку Брэд не был сторонником радикальных мер, то лишь со временем понял, что судьба и обстоятельства создали для него такую значительную роль, которую он обязан сыграть до конца. Однажды вечером Брэд повернулся к Эшли, теперь уже своей жене, и сказал: «Похоже, я стал экспертом в области, требующей срочных изменений. Думаю, в мире есть немного людей, способных что-нибудь с этим сделать. И если я ничего не сделаю прямо сейчас, то мне, Брэду Кацуяме, не с кем будет даже поговорить по телефону».

Содержание

Далее