Глава 6. Как занять миллиарды на Уолл-Стрит

Ронан не собирался рассказывать отцу о том, сколько именно денег заработал, да и вообще не хотел хвастаться, а хотел, чтобы отец перестал беспокоиться о его будущем. На Рождество 2011 г. он полетел в Ирландию, как делал каждый год, но только на сей раз его ждал серьезный разговор. Он не чувствовал особой привязанности к этой стране. «Мне там не место, – говорит Ронан. – Там повсюду чертовы жирные детишки. В мое время не было жирных детишек. Страна утратила свою привлекательность». Он скучал только по своей семье, но не более того. По приезде в дом родителей, находившийся в одном из пригородов Дублина, его ожидал список того, что требовалось отремонтировать или перепрограммировать. После перезагрузки родительского компьютера и перенастройки спутниковой приставки он смог сесть и поговорить с ними. «В Америке родители, блин, лезут в дела своих детей, – рассказывает Ронан. – В Ирландии все иначе. Они занимаются, блин, собственными делами». Его отец так до конца и не уяснил, чем Ронан зарабатывал себе на жизнь или, в данном конкретном случае, чем он смог оказаться полезным крупному банку на Уолл-стрит.

«Он не думал, что я, блин, работаю каким-нибудь кассиром или кем-то вроде того. Но если бы я сказал отцу: “Я работаю трейдером”, он бы ухмыльнулся: “Да что ты, блин, в этом понимаешь?”» У каждого была своя жизнь. «Я знаю, что папа и мама любят меня. Просто любят по-ирландски. Я, типа, просто хотел сказать ему, что взаправду влез в этот бизнес. Просто хотел, чтобы отец успокоился, и не хотел, чтобы он думал, будто я подставляю семью».

За три года до этого ирландская экономика пережила крах, спровоцированный многочисленными финансовыми махинациями в американском стиле и непрофессиональными советами американских финансистов. Многие из друзей детства Ронана все еще сидели без работы. Казалось, время не располагало к риску. Всего за несколько дней перед отлетом Ронана в Ирландию Брэд Кацуяма затащил его на совещание с участием Джона Шволла и Роба Парка. Брэд хотел знать, кто последует за ним, если он уйдет из RBC, чтобы создать новую биржу. Они по очереди дали ответ на один и тот же вопрос: «Ты в деле?» С одной стороны, Ронан не мог поверить своим ушам, да и внутренний голос твердил ему: ведь ты же на протяжении всей карьеры стремился получить работу на Уолл-стрит, и теперь, когда наконец-то добился своего, парень, который тебе ее предоставил, предлагает от нее отказаться. С другой стороны, ответ на вопрос был для него очевиден. «Слишком многое зависело от меня, – вспоминает Ронан, – и я чувствовал, что задолжал Брэду. Именно он дал мне шанс.

Я доверял ему, а он, блин, не был идиотом».

Ближе к концу 2001 г. у Ронана возникли еще кое-какие мысли. Он увидел Уолл-стрит изнутри, и увиденное оказалось, вопреки ожиданиям, не столь привлекательным. «Похоже, останься я здесь, то набрался бы дерьма», – вспоминает он.

Однако, хотя все они ушли в новое дело головой, но не до конца было понятно – чего ради. Предстояло найти кого-то, кто согласится оплатить создание новой фондовой биржи, а до тех пор они не могли просто так уволиться, чтобы заняться новым делом.

Обязательства Ронана перед Брэдом больше походили на долговую расписку, которую могли предъявить к оплате когда-нибудь в неопределенном будущем, нежели на обещание немедленных действий. Но у коллег была цель – вновь сделать американский фондовый рынок справедливым и, возможно, впервые в истории Уолл-стрит наделить справедливость законным статусом. В общих чертах они представляли дело так: использовать «Тор» в качестве основы новой и непривычной фондовой биржи, куда брокеры будут отправлять биржевые приказы, а «Тор» станет перенаправлять их на другие биржи. И все-таки никто из них, а Ронан меньше всех, не верил, что «Тор» в одиночку сможет изменить фондовый рынок. В основном они сомневались в том, что крупные брокерские фирмы станут передавать самое ценное, что у них было (биржевые приказы собственных клиентов), для исполнения какой-либо третьей стороной. Коллеги также подозревали, что несправедливость подтачивала рынок и в других формах, но этих проблем «Тор» еще не касался. «Думаю, с тем, что мы сейчас имеем, наши шансы на успех равняются 10%, – сказал Ронан коллегам, – но если нас будет четверо, то шансы на то, что мы во всем разберемся, я оцениваю в 70%».

Выйдя из кабинета Брэда, Ронан понял, что теперь его разговор с отцом пойдет по другому руслу – он нуждался в совете. Ронан уже однажды очень сильно рисковал, когда ушел из телекома, где зарабатывал почти полмиллиона в год, ради работы на Уолл-стрит за втрое меньшую сумму. И этот риск себя оправдал – RBC только что вручил ему почти миллион баксов в качестве премиальных и поинтересовался, не желает ли он руководить более доходными фондовыми операциями банка. («Мне предложили назвать свою цену».) Когда его самолет стал снижаться при подлете к побережью Ирландии, Ронан задавался вопросом – не выжил ли он из ума, чтобы уйти с работы, за которую получает $910 000 в год, ради той, за которую будет получать $2000 в месяц, и, вполне возможно, из тех же средств, что сам вложит в новую компанию. Отец может не вникать в детали, лишь бы ухватил суть проблемы.

«Я хотел спросить его: “До каких пор стоит испытывать судьбу? Может, мне стоит остановиться на RBC?”» Но когда они с отцом наконец сели, чтобы поговорить, Ронан понял, что не сможет объяснить ему даже суть проблемы, пока не расскажет про размер премиальных. «Когда я сообщил ему, что заработал 910 000, его, блин, чуть инфаркт не хватил, – вспоминает Ронан, – вот как он сидел на стуле, так и согнулся в три погибели».

Придя в себя, отец посмотрел на сына и сказал: «Знаешь что, Рон, твои риски пока себя оправдывали. Черт, почему бы и нет?» Ронан приземлился в Нью-Йорке во вторник, 3 января 2012 г., включил свой BlackBerry и увидел, что на телефон хлынул поток сообщений. Первое отправил Брэд – извещал о том, что уволился из Royal Bank of Canada. Впоследствии Ронан так вспоминал этот момент: «Следующие десять сообщений гласили: “Ни фига себе, Брэд Кацуяма, блин, только что уволился”». Ронан знал, что руководители RBC в Канаде хитро избегали рассматривать настойчивые предложения Брэда о том, что для всех заинтересованных лиц будет лучше, если он не просто уйдет из банка, чтобы воплотить в жизнь идею, пришедшую ему в голову, пока он там работал, но и заберет с собой нескольких наиболее ценных сотрудников. Несомненно, боссам в Канаде ничего из этого не нравилось. Они полагали, что Брэд одумается, если потянуть время. И какой трейдер с Уолл-стрит оставит стабильную работу за $2 с чем-то млн в год ради рискованного предприятия, причем без какой-либо финансовой поддержки?

Ронан позвонил Брэду, пока ждал свой багаж. «Я только хотел его спросить: “Что, блин, происходит?”» Брэд, на удивление немногословный, сказал, что устал от всех этих якобы важных людей, управлявших якобы важным банком, которые лишь вежливо кивали ему головой, когда он пытался говорить с ними о чем-то куда более важном, чем некие персона или банк.

«Они думали, что он никогда на это не решится, – вспоминает Ронан. – А он типа: “Да черт с вами”. И сделал это!» Закончив разговор, Ронан подумал: «Ну вот, теперь он и меня в это втравил».

БРЭД ВСЕГДА ПРИХОДИЛ на работу в 6:30 утра. В первый рабочий день после рождественских каникул он отправился к своему непосредственному руководителю, чтобы сказать, что с него хватит. Потом сел за свой стол и написал сообщение Ронану, Робу Парку и Джону Шволлу, а еще одно – трем топ-менеджерам в Канаде. Через пять минут его телефон зазвонил. Позвонивший из Канады человек был в ярости. «Что, черт возьми, ты делаешь? – спросил топ-менеджер на другом конце линии. – Ты не можешь так поступить». На что Брэд ответил: «Я уже сделал это».

Из банка он ушел с пустыми руками – без бумаг, кода и без уверенности в том, что кто-нибудь и вправду захочет последовать за ним. Он, как оказалось, даже четко не представлял, с чего начать бизнес. Как и любой участник фондового рынка, Брэд испытал шок, когда прочел о том, что высокочастотного программиста Goldman Sachs отправили в тюрьму за отправку самому себе компьютерного кода. Такая реакция Goldman подтвердила подозрения Брэда насчет того, что примерно в 2009 г. крупные банки Уолл-стрит, прежде занятые финансовым кризисом, наконец-то полностью осознали, какую ценность имели биржевые приказы клиентов, попавшие в их темные пулы. Они прибегали к угрозам и шантажу, чтобы контролировать технических специалистов, способных в конечном итоге обратить ценность клиентских приказов себе на пользу. Да и корпоративная культура финансовых компаний неожиданно стала более замкнутой и скрытной, а это уже кое о чем говорило. Например, тем специалистам, которые выполняли ту же работу, что когда-то и Ронан для крупных банков и HFT-фирм, теперь не дозволялось видеть и слышать то, что видел и слышал Ронан. Теперь банки использовали законодательство, чтобы затруднить уход технических специалистов.

«Я предостерег Роба: “Смотри, не напортачь”, – вспоминает Брэд. – Он ответил: “Не беспокойся, я все равно ничего не хотел отсюда брать”».

Они собирались начать с чистого листа. Можно было бы использовать ценную информацию, полученную с помощью «Тора», но тот принадлежал Royal Bank of Canada. Их основное преимущество – их единственное неизменное преимущество – состояло в том, что инвесторы им доверяли. Инвесторы, ставшие жертвами в процессе торговли на Уолл-стрит, не были по своей природе доверчивыми, а если и были, то изменились под воздействием окружающей обстановки. Слишком уж хорошо на Уолл-стрит платили за ложь, лицемерие и скрытность, поэтому доверие на финансовых рынках просто обязано было идти рука об руку с недоверием. Однако Брэд обладал неким свойством, смягчавшим настороженность инвесторов и вызывавшим доверие. В чем бы это свойство ни заключалось, оно воздействовало достаточно сильно, раз уж после увольнения Брэда группа людей, управлявших некоторыми крупнейшими в мире взаимными и хеджевыми фондами и контролировавшими примерно треть всего американского фондового рынка, обратилась к руководству RBC с просьбой отпустить Брэда, с тем чтобы он мог вернуть доверие к финансовым рынкам в широком масштабе.

И все же, невзирая на то что Брэд отказался от миллионов Уолл-стрит, некоторые из этих влиятельных персон задавались вопросом о его истинных мотивах. Ему требовалось $10 млн или около того, чтобы нанять людей, способных помочь ему в проектировании нового фондового рынка и написании компьютерного кода, призванного стать основой этого рынка. Брэд надеялся и даже предполагал, что эти крупные инвесторы предоставят ему капитал для создания новой фондовой биржи, но восемь из десяти презентационных встреч начинались с одного и того же вопроса: «Ради чего вы все это затеяли? Почему нападаете на систему, сделавшую вас богатым и способную сделать еще богаче, если вы примете ее правила игры?» А один инвестор за спиной у Брэда спросил у своего собеседника: «Ты уже вычислил, почему Брэд изображает Робин Гуда?»

Первым ответом Брэда на этот вопрос служили слова, сказанные им сначала самому себе: «Фондовый рынок стал несправедливым до абсурда и его срочно надо менять, а я убедился, что если этого не сделаю я, то и никто другой не сделает». «Ответ их не устраивал, – вспоминает Брэд. – Они его отвергали: “Полнейшая чушь!” Так случилось пару раз поначалу, что меня очень встревожило». Потом он нашел нужные слова. Если новая биржа будет процветать, то ее учредители хорошо заработают и, может быть, очень хорошо. Брэд не был монахом, он просто не чувствовал потребности делать большие деньги. Но странным образом заметил, что когда подчеркивал, как много сам сможет заработать на новой фондовой бирже, потенциальные инвесторы теплели к нему, поэтому он стал делать акцент на том, сколько денег сможет заработать. «У нас была присказка, которая, судя по всему, успокаивала тех, кто спрашивал, почему мы взялись за это дело, – рассказывает Брэд. – “Мы жадные вдолгую”. Она прекрасно срабатывала… Они на нее всегда откликались охотнее, чем на мой первый ответ».

В течение полугода Брэд обошел весь Нью-Йорк, прикидываясь жадным, каким на самом деле не был, чтобы успокоить инвесторов. Сложившаяся ситуация сводила его с ума – он не мог убедить людей, которые должны были дать ему деньги, сделать это и не мог взять деньги у людей, желавших ему их дать. Почти все крупные банки Уолл-стрит либо напрямик спрашивали, могут ли они купить пакет акций биржи, или хотели, чтобы их считали потенциальными инвесторами. Но если бы Брэд взял у них деньги, то его биржа сразу потеряла бы независимость и доверие инвесторов.

Его друзья и родственники в Торонто также хотели вложить деньги в его новую компанию. В Торонто все складывалось по-иному. Через два часа после того, как Брэд сообщил им по электронной почте, что обивает пороги в поисках денег для создания нового фондового рынка, они насобирали сообща $1,5 млн. Одни из них могли позволить себе рискнуть деньгами, но у других сбережения составляли всего несколько тысяч долларов. Прежде чем согласиться с их предложением, Брэд настоял, чтобы они прислали ему выписки из банка, доказав тем самым, что могут позволить себе потерять вложенные деньги. «Твой брат всегда преуспевал в том, за что брался», – так написал старый друг Брэда его старшему брату, Крейгу, чтобы объяснить, почему новое предприятие было совершенно безопасным с точки зрения рисков, попросить Крейга вмешаться и убедить Брэда изменить свое решение – отказаться от предложенных другом денег. Брэд нуждался в том, чтобы крупные инвесторы фондового рынка вложили деньги, которые обещали. Ведь именно руководители взаимных, пенсионных и хеджевых фондов хотели, чтобы он ушел из RBC и переустроил фондовый рынок. Однако те находили всевозможные оправдания своему нежеланию прийти на помощь – заявляли, что средства фондов не предназначены для финансирования стартапов, что инвестиционные менеджеры считают его идею великолепной, но существующие правовые нормы просто не позволяют ее оценить, и т.д. «Сумма, которую мы просили, была настолько мала, что они изводили себя, пытаясь найти предлог, чтобы ее передать», – иронизирует Брэд. Все они хотели, чтобы он создал собственную биржу, и надеялись получить от нее выгоду, но они также полагали, что найдется некто другой и предоставит необходимые средства. У многих было хорошее оправдание – крупные пенсионные фонды действительно не инвестировали в стартапы. И все же Брэд испытал разочарование. «Они были похожи на тех, блин, друзей, которые обещают поддержать вас в драке, а сами уходят в кусты, – выпалил Ронан однажды после долгого и безрадостного дня, потраченного на поиски капитала. – И только когда ты уже лежишь на земле, весь в крови, только тогда они начинают махать кулаками».

Некоторые вели себя именно так, но не все. Capital Group, управлявшая гигантским взаимным фондом, пообещала инвестиции при условии, что не будет единственным инвестором, а войдет в состав вновь созданного консорциума. То же самое заявили и Brandes Investment Partners. Были и такие, кто приводил разумные возражения. Суть бизнеса, который Брэд рекламировал, оставалась для них непонятной – некая фондовая биржа создавалась в основном для того, чтобы направлять их биржевые приказы на все другие биржи. Как это будет работать? Да, «Тор» прекрасно справлялся с этим, но почему Брэд решил, что хищники, безнаказанно действовавшие на публичных и частных биржах Америки, не смогут к нему приспособиться? И почему Брэд считал, что крупнейшие банки Уолл- стрит передадут маршрутизацию собственных биржевых приказов в руки его новой биржи? Потому, что она будет «справедливой»? Торговые представители банков бегали по клиентам, предлагая купить свои роутеры. Банки не собирались разворачиваться на 180 градусов и заявлять клиентам: «Ну да, нам платили огромные деньги за перепродажу ваших приказов высокочастотным трейдерам, но теперь мы собираемся передать все биржевые приказы Брэду, поэтому не сможем больше перепродавать ваши приказы».

Брэд до конца не понимал сути предприятия, которое ему необходимо было создать, пока его к тому не принудил рынок, отказавшись предоставить капитал для того предприятия, которое, как Брэд думал, он хотел создать. Суть проявилась отчетливее в августе 2012 г. во время встречи с Дэвидом Эйнхорном, управляющим хедж-фондом Greenlight Capital. Выслушав презентацию Брэда, Эйнхорн задал ему простой вопрос: «Почему бы всем нам просто не подобрать такую же биржу?» Почему бы инвесторам не объединиться для финансирования единственной фондовой биржи, уполномоченной блюсти их интересы и защищать от хищников с Уолл-стрит? Никогда прежде инвесторы не оказывали совместного давления на крупные банки с тем, чтобы те направляли их приказы на какую-то одну биржу. Так происходило только потому, что у инвесторов не возникало веских оснований предпочесть одну биржу другой. Все 50 или около того мест, где торговались акции, создавались финансовыми посредниками для финансовых посредников.

«Идея была настолько очевидной, что даже смущала, – рассказывает Брэд. – Наш рекламный текст должен был звучать не “мы будем отправлять приказы с помощью «Тора»”, а “мы создадим одно-единственное место, куда захотят прийти инвесторы”». Иначе говоря, партнерам не следовало просто защищать инвесторов на существующих биржах. Им надо было стремиться к тому, чтобы вывести все другие биржи из игры.

В середине декабря Брэд заручился $9,4 млн от девяти различных крупных инвестиционных менеджеров. Шесть месяцев спустя он собрал $15 млн от четырех других инвесторов. Недостающую сумму Брэд внес сам – до 1 января 2013 г. вложил в дело собственные сбережения.

Одновременно он принялся искать людей – разработчиков программного обеспечения, разработчиков аппаратуры, сетевых инженеров для создания системы и системных администраторов для ее эксплуатации, торговых представителей для продажи ее на Уолл-стрит. У Брэда не было проблем с привлечением знавших его людей, как раз наоборот. Поразительно много людей, работавших с ним в RBC, по-видимому, испытывали непреодолимое желание передать свою профессиональную судьбу в его руки. Несколько десятков человек намекали, что хотели бы присоединиться к нему и заниматься чем угодно, лишь бы с ним. Сам того не ожидая, Брэд провел ряд странных бесед, пытаясь убедить собеседников в том, что им лучше получать сотни тысяч долларов в год, работая в крупном банке на Уолл-стрит, чем рисковать с новым бизнесом, не имеющим ни четкого плана работы, ни гроша за душой. И все равно люди продолжали к нему приходить. Сам Аллен Чжан, «курица, несущая золотые яйца», пришел к Брэду сразу же после увольнения из RBC за то, что он сам себе отправил компьютерный код. Пришел к Брэду и Билли Чжао, сокращенный после того, как он автоматизировал процесс выполнения задания компьютерной системой настолько успешно, что банк перестал нуждаться в его услугах. Однако Брэду требовались люди, которых он не знал, но которые знали то, чего не знал он. Особенно он нуждался в тех, кто хорошо разбирался в высокочастотном трейдинге и фондовых биржах. И первой его находкой стал Дон Боллерман.

ВСЕ ЗАМЕЧАЛИ У ДОНА БОЛЛЕРМАНА одну черту (даже если и не формулировали это таким образом) – он очень сильно не хотел удивляться собственной жизни. Вдобавок ко всему вырос в Бронксе и не был склонен к сантиментам. Отрывал фильтр у сигареты, прежде чем ее закурить. Весил на 40 кг больше, чем нужно, и игнорировал настойчивые призывы коллег заняться спортом или позаботиться о своем здоровье. «Я все равно умру молодым», – говаривал он. Его отношение к совести и морали было во многом сходно с тем, как он относился к собственному телу, и граничило с пренебрежением. «Многого можно достичь благодаря доброму сердцу, – пояснял он, – но я скорее трезвый прагматик».

Смысл устранения самой возможности чему-либо удивляться заключался не в том, чтобы сделать его жизнь самой заурядной, но был связан с контролем собственных чувств при столкновении с любым сюрпризом. Его желание контролировать эмоции становилось особенно заметным, когда они едва поддавались контролю. 11 сентября 2001 г. Дон работал на новой небольшой электронной фондовой бирже на 12-м этаже здания, расположенного по адресу: Бродвей, 100 и находившегося в 450 м от башен Всемирного торгового центра. Он пришел на работу в семь утра. Перед открытием торгов услышал звук удара, который шел с верхних этажей. «Мы подумали, что это парни таскают тяжелое оборудование, – вспоминает Дон, – а через пять минут за окном ливнем посыпались служебные бумаги». Они с коллегами подошли к окну и услышали, как по офисному телевизору сообщили о самолете, врезавшемся в одну из башен. «Я сразу же подумал, что это теракт», – вспоминает Дон, и поэтому он, в отличие от своих коллег, не испытал такого сильного потрясения от того, что случилось дальше. Они могли непосредственно наблюдать за башнями-близнецами, которые от них отделяло кладбище храма Св. Троицы и которые возвышались над зданием American Stock Exchange. Потом в них врезался второй самолет. «Я почувствовал жар на своем лице через оконное стекло. Как будто открываешь жаровню, и хочется отпрянуть», – рассказывает Дон. Коллеги стали рассуждать о высоте башни и насчет того, не достанет ли она их, если будет падать. Потом рухнула первая башня. «Вот тогда мы и рванули к лестнице». Когда достигли шестого этажа, Дон не мог уже разглядеть собственных рук, даже поднеся их к лицу. Оказавшись на улице в облаке пыли, он в одиночку двинул на восток. Как ни в чем не бывало, прошел по Третьей авеню, пересек по мосту Гарлем-Ривер и добрался до своей квартиры в Бронксе, преодолев таким образом 25 км. В его память о том дне запало, как уже в Гарлеме женщины, стоявшие возле своих домов, предлагали ему фруктовый сок. «Он застревал у меня в горле, – вспоминает Дон, а потом быстро добавляет, – вообще-то я почувствовал себя немного слабаком от того, что это так на меня подействовало».

Теракты и последовавшие за этим рыночные потрясения уничтожили ту новую электронную биржу, где он работал. Дон, который и так думал, что это предприятие, скорее всего, было в любом случае обречено, вернулся в Нью-Йоркский университет, чтобы окончить учебу и получить диплом, а затем продолжить карьеру на фондовой бирже Nasdaq. Он проработал там семь лет и занимался решением всяких вопросов, возникавших после заключения сделки, но его специфический опыт был не так важен по сравнению с его глубоким знанием дела. Ронан со Шволлом считали, что Дон Боллерман потрясающе много знал о механизмах работы фондовой биржи, – больше, чем кто-либо из их знакомых. Он был в курсе практически всего, что происходило внутри Nasdaq, и имел представление не только об ее проблемах, но и о способах их устранения.

По мнению Дона, в возникновении проблем не было ничего удивительного или трудного для понимания. Их порождала природа человека и материальная выгода. Появление высокочастотного трейдинга, позволявшего получать преимущество перед остальными участниками рынка, способствовало процветанию новых бирж, таких как BATS и Direct Edge. Пойдя навстречу высокочастотным трейдерам и предоставив им повышенную скорость доступа к приказам; усложнив процедуры торгов, ставшие понятными только трейдерам; выплачивая брокерам за информацию о приказах их клиентов, чтобы трейдеры могли играть против инвесторов, новые фондовые биржи отобрали долю рынка, принадлежавшую старым фондовым биржам.

Дон не мог ничего сказать о NYSE, но он наблюдал, как менялась политика Nasdaq, которая выполняла просьбы HFT-фирм, а потом высчитывала, сколько с них за это взять. «Казалось, что с этим ничего нельзя поделать, – вспоминает он. – Мы обеспечивали всю эту скорость и, мне кажется, не до конца представляли, для чего ее используют. Мы просто считали, что новые правила вынуждали менять методы работы и соответственно порождали новые потребности и запросы». Nasdaq стала публичной акционерной компанией в 2005 г., через год после прихода туда Дона. Обозначив для себя параметры доходности, биржа получила мотивацию на принятие решений и внесение изменений в саму природу биржевой деятельности, сделав упор на достижение краткосрочных результатов. «Трудно было мыслить на перспективу, когда все американские корпорации думали только о доходности в следующем квартале, – объясняет Дон. – Если раньше оценивали свои действия по тому, хорошо ли это для рынка или нет, то теперь съехали к вопросу: “Сможем ли мы протолкнуть это через SEC?” Дьявол здесь скрывался в практической выгоде». В конце 2011 г., когда Боллерман ушел с биржи («Я почувствовал, что произошла утрата лидерства»), ее доходы более чем на две трети, так или иначе, обеспечивались за счет поступлений от HFT-фирм.

Все это ничуть не шокировало и даже не беспокоило Дона, или же он попросту умело скрывал свои переживания. На его взгляд, жизнь на Уолл-стрит была по своей природе жестокой, а обитатели улицы были способны на все. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что высокочастотные трейдеры грабили инвесторов, а за содействие им в этом платили биржам и брокерам. Однако он отказывался воспринимать сложившуюся ситуацию с лицемерным негодованием. «Считаются ли в саванне гиены и стервятники плохими парнями? – рассуждает Дон. – В нашей саванне ажиотажный спрос на падаль. И что с того? Это не их вина, они просто используют имеющиеся возможности». С его точки зрения, нельзя изменить человеческую натуру, хотя можно изменить обстоятельства, в которых она проявляется. Или, может быть, Дон просто хотел в это верить. «Он похож на мафиози, который орет всякий раз, как наносит удар», – рассказывает Брэд, полагавший, что Дон именно тот, кто ему нужен. Брэд не искал на рынке людей самодовольных или гордившихся своими высокими моральными качествами. «Разочарование не приносит пользы, – говорит он. – Мне нужны солдаты». А Дон и был солдатом.

НОВОЙ БИРЖЕ ТРЕБОВАЛОСЬ имя. Сначала ее назвали Investors Exchange, но в итоге сократили до IEX. Ее цель заключалась не в истреблении гиен или стервятников, она была более тонкой – устранить саму возможность нападения. Для этого им требовалось понять, каким образом финансовая экосистема давала хищникам преимущества над их жертвами. Добро пожаловать в «Пазл-мастер»!

Еще в 2008 г., когда Брэду в первый раз пришло в голову, что фондовый рынок превратился в черный ящик, чье внутреннее устройство ускользает от понимания обычного человека, он отправился на поиски одаренных в техническом отношении людей, способных открыть для него этот ящик и помочь разобраться в его устройстве. Он начал с Роба Парка, потом, уже не так безошибочно, отобрал остальных. Одним из них стал 21-летний Дэн Айзен. Брэд нашел его резюме в куче других, отправленных в RBC. Ему в глаза бросилась строчка: «Победитель конкурса Microsoft по решению пазлов среди студентов колледжей». Каждый год Microsoft спонсирует этот однодневный 10-часовой общенациональный головоломный марафон. В нем принимают участие тысячи одаренных юных математиков и компьютерщиков. В конкурсе 2007 г. Айзен и трое его друзей соревновались с 1000 других команд и победили в общем зачете. «Конкурс представляет собой смесь криптографии, шифрования и судоку», – объясняет Айзен. Решение каждой головоломки давало ключи к другим головоломкам, и чтобы действительно в этом преуспеть, участник должен был проявить не только техническую подготовку, но и исключительную способность к распознаванию образов. «Там механическая работа сочетается с озарением: “Ага!”», – рассказывает Айзен. Брэд дал Айзену работу и прозвище «Пазл-мастер», которое вскоре трейдеры RBC сократили до Паза. Паз стал одним из тех, кто помог Брэду создать «Тор».

Необычный талант Паза решать пазлы неожиданно оказался еще более востребован. Создание новой биржи немного похоже на создание казино – его учредитель должен гарантировать, что постоянные клиенты не смогут каким-либо образом злоупотреблять возможностями казино. Или, в крайнем случае, учредитель биржи должен в точности знать слабые места своей системы, чтобы отслеживать случаи злоупотребления, так же как в казино следят на мониторах за количеством розданных карт при игре в блэкджек. «Создавая систему, – объясняет Паз, – вы же не хотите допустить в ней подтасовки». Проблема фондового рынка – всех публичных и частных бирж – заключается в том, что возможности для подтасовок на нем прямо-таки фантастические. И такие возможности использовались – сначала сообразительными ребятами из мелких фирмочек, а потом проп-трейдерами из крупных банков Уолл-стрит. Паз полагал, что в этом и заключается проблема. С точки зрения самых квалифицированных трейдеров, фондовый рынок не был средством перемещения капитала на эффективные предприятия, а пазлом, требовавшим решения. «Инвестирование не должно превращаться в игру с системой, – считает Паз. – Оно должно быть чем-то другим».

Самый простой способ создания биржи, где были бы исключены подтасовки, заключался в привлечении к этому процессу тех, кто больше других преуспел в азартных играх, и поощрении их на поиск самых лучших решений. Брэд не знал других победителей национальных конкурсов по решению пазлов, но их знал Паз. Первым он упомянул Фрэнсиса Чунга, своего бывшего товарища по команде из Стэнфорда. Тот работал трейдером в HFT-фирме, но не любил свое дело. Брэд пригласил Чунга на собеседование, тот пришел, сел напротив Брэда – и замолчал.

Брэд внимательно рассматривал молодого человека, круглолицего, робкого и приятного внешне, но совершенно не способного поддерживать диалог.

– Как тебе удается так хорошо решать пазлы? – спросил Брэд.

Фрэнсис, подумав, ответил:

– Я не уверен, что хорошо это делаю.

– Но ты же недавно победил в национальном конкурсе по решению пазлов!

Фрэнсис еще немного подумал и сказал:

– Ну да, вроде того.

Брэд провел множество подобных собеседований с технарями, чью квалификацию он не мог оценить. Он предоставлял Робу возможность решать, способны ли они написать код. Сам же просто хотел узнать, что это были за люди. «Я выискиваю тех, кто здесь не потянет, – поясняет Брэд. – Обычно это видно по их описанию своего опыта работы, и они сами изобличают себя в эгоцентризме: “Меня недостаточно высоко ценят” или “Меня игнорируют”. Говорят только о себе. Зациклены на званиях и прочих малозначащих вещах. Я пытаюсь понять, как они сработаются с другими людьми. Что предпримут, если чего-то не знают?

Мне нужны люди, как губка впитывающие знания, способные к обучению». Но он не мог определиться с Фрэнсисом. И ему приходилось клещами вытягивать сжатые ответы на каждый свой вопрос. Отчаявшись, Брэд наконец спросил:

– Хорошо, просто расскажи, чем тебе нравится заниматься.

Фрэнсис задумался.

– Мне нравится танцевать, – ответил он. И больше не проронил ни слова.

После того как он ушел, Брэд разыскал Паза:

– Ты уверен, что он тот, кто нам нужен?

– Доверьтесь мне, – ответил Паз.

Потребовалось примерно шесть недель, чтобы Фрэнсис почувствовал себя достаточно комфортно, чтобы разговориться. Но, как только он начал, его уже было не остановить. Именно Фрэнсис в конечном итоге сумел превратить правила, разработанные для биржи, в пошаговую инструкцию для компьютера. Только Фрэнсис мог удержать в голове всю логику новой биржи. Фрэнсис больше других ратовал за то, чтобы, по его словам, «сделать систему настолько простой, чтобы исключить подтасовки». И именно Фрэнсиса Боллерман прозвал «спойлером», потому что всякий раз, когда другие компьютерщики полагали, что они до чего-то додумались, возникал Фрэнсис и указывал на какие-нибудь недоработки в их логике, позволяющие обойти процессы управления доступом. «Этот парень по-настоящему отличался от остальных своим уровнем анализа проблем, – рассказывает Боллерман, – и его не заботило, чьи теории он критикует, включая свои собственные».

Единственная проблема с «пазл-мастерами» заключалась в том, что ни один из них никогда не работал на бирже. Тогда Боллерман привел с Nasdaq Константина Соколова, который там помогал создавать механизм сопоставления приказов. «”Пазл-мастерам” нужен был руководитель, им и стал Константин», – вспоминает Брэд. Константин, еще один русский, родился и вырос в небольшом городке на берегу Волги. У него была своя теория о том, почему так много выходцев из России занимались высокочастотным трейдингом. Прежняя советская система образования перенаправляла людей из гуманитарных наук в точные. Советский менталитет по странному стечению обстоятельств подготовил выходцев из России для работы на Уолл-стрит в начале XXI в. Советская плановая экономика была запутанной и громоздкой, но кишела лазейками. Все было в дефиците, но все можно было достать, если знать ходы. «У нас эта система работала 70 лет, – рассказывает Константин. – Люди научились проделывать обходные пути. Чем больше людей училось обходить систему, тем больше их училось делать это хорошо. В течение всех 70 лет в Советском Союзе были люди, знавшие, как обойти систему». Поэтому бывшие советские граждане были хорошо подготовлены к тому, чтобы использовать огромные возможности, которые предоставляли им компьютерная техника и финансовая система США. После падения Берлинской стены в США приехало много россиян, плохо говоривших по-английски. Одним из способов заработка для них без необходимости разговаривать с местными жителями стало программирование. «Мои знакомые, никогда не занимавшиеся программированием, по приезде сюда выдавали себя за программистов», – рассказывает Константин. Русские также умудрялись быстрее других различать дыры в организации американских бирж, даже образовавшиеся случайно. Такими русских вырастили их родители, которых, в свою очередь, вырастили их родители, чтобы переигрывать несовершенную систему.

«Пазл-мастерам» предстояло позаботиться и о том, чтобы избавить новую фондовую биржу от любых элементов пазла. Не допустить в ее устройстве возникновения проблем, которые пришлось бы «решать». Для начала они составили перечень характеристик существующих фондовых бирж и разобрали каждую из них. Свойства существующих бирж очевидным образом провоцировали дурные поступки. Взять, к примеру, возврат некоторой суммы после совершения сделки. В рамках модели «мейкер-тейкер» на всех биржах действовала система комиссионных и откатов. Она служила лишь для перечисления крупным банкам Уолл-стрит платежей за возможность грабить инвесторов, чьи интересы банки должны были защищать. А сам возврат средств служил приманкой во флеш-ловушках высокочастотных трейдеров, где роль пружинного рычага выполняли разные типы биржевых приказов. Приказы, например, рыночные или лимитированные, были созданы для того, чтобы лицо, их отдающее, могло до некоторой степени контролировать их исполнение, после того как они попадут на рынок. Приказы свидетельствуют о том, что инвестор не может физически присутствовать на бирже, чтобы контролировать там каждый шаг. Разные типы приказов также существуют и ради того (хотя это и не так очевидно), чтобы лицо, продающее или покупающее ценные бумаги, могло включать в одну простую инструкцию множество более мелких.

Биржевые приказы старого типа были простыми, понятными и в основном разумными. Приказы нового типа, появившиеся в ходе бурного развития высокочастотного трейдинга, радикально отличались от прежних как по форме, так и по духу. Когда летом 2012 г. «пазл-мастера» собрались вместе с Брэдом, Доном, Ронаном, Робом и Шволлом, чтобы обмозговать новшества, то насчитали порядка 150 приказов разного типа.

Зачем каждый из них был нужен? Каким образом каждый из них можно было использовать? На New York Stock Exchange создали тип приказа, призванный гарантировать, что трейдер, использовавший приказ, мог провести сделку только в том случае, если количество акций в его приказе превышало количество акций в приказе его контрагента. Целью, очевидно, ставилось помешать высокочастотным трейдерам покупать небольшое количество акций у инвестора, собиравшегося обвалить рынок большой распродажей. На Direct Edge, в силу еще более сложных причин, создали приказ, позволявший HFT-фирмам сокращать приказ на 50% в тот момент, когда на его основании пытался провести сделку кто-то другой. На всех биржах использовался приказ, названный Post-Only («Только после»). Такого рода приказ на покупку, например, 100 акций Procter & Gamble по цене $80 за штуку, гласил: «Я хочу купить сотню акций Procter & Gamble по цене восемьдесят долларов за акцию, только если буду пассивной стороной сделки, чтобы получить от биржи возврат средств». Как будто этого дурацкого приказа было недостаточно, так в настоящее время появилось множество еще более сомнительных его пермутаций. Например, приказ Hide Not Slide («Спрятать, не запускать»). Получив его, высокочастотный трейдер (ну кто же еще мог им воспользоваться!), к примеру, заявит: «Я хочу купить сотню акций P&G при лимите $80,03 за штуку, Post-Only, Hide Not Slide».

Одно из развлечений «пазл-мастеров» заключалось в разгадывании смысла таких приказов. Описания отдельных приказов, поданные в SEC, зачастую содержали 20 страниц и сами по себе являлись пазлами. Они были написаны языком, который лишь отдаленно напоминал английский, и, казалось, должны были запутать всякого, кто осмеливался их прочитать. «Я как-никак считал себя экспертом по фондовому рынку, – рассказывает Брэд. – Но мне требовалась помощь “пазл-мастера”, чтобы разобраться в том, какого черта все это значит».

Приказ Hide Not Slide – лишь одна из порядка 50 проблем, решенных «пазл-мастерами», – действовал следующим образом: трейдер заявлял о своей готовности купить акции по цене ($80,03 за штуку) выше текущей цены предложения ($80,02), но только если он будет участвовать в сделке как пассивная сторона, а биржа возвратит ему разницу. Трейдер заявлялся так не потому, что действительно хотел купить данные акции, а только на случай, если настоящий покупатель – реальный инвестор, желавший направить капитал в эффективное предприятие, – вступит в дело и купит все акции по $80,02 за штуку. Отданный высокочастотным трейдером приказ Hide Not Slide ставил его в начало очереди на покупку акций P&G, когда следующий инвестор выходил на рынок, чтобы продать эти акции. Так происходило, даже если инвестор, уже купивший акции по $80,02, выражал желание еще прикупить их по более высокой цене. Приказ Hide Not Slide позволял высокочастотным трейдерам встревать в очередь впереди тех, кто ее образовал, и получать откаты, предназначавшиеся тем, кто был в ее начале.

«Пазл-мастера» потратили не один день на расшифровку приказов разных типов. У них была одна общая черта – все они создавались ради того, чтобы высокочастотные трейдеры обогащались за счет инвесторов. «Мы всегда задавались вопросом: “Какой смысл в этом приказе для человека, который действительно хочет торговать?”, – рассказывает Брэд. – в своем большинстве такие типы приказов создавались не для торговли или создавались, по меньшей мере, для того чтобы отбить к ней охоту. Под каждой вскрытой нами оболочкой мы обнаруживали помехи для тех, кто действительно собирался торговать». Цель таких приказов состояла в прямом внедрении запросов высокочастотных трейдеров в компьютеры биржи за счет всех остальных участников. А высокочастотные трейдеры хотели получать информацию, с наименьшими затратами и риском, о поведении и намерениях инвесторов на фондовом рынке. Именно поэтому, совершая только половину всех сделок на фондовом рынке, они отдавали более 99% приказов. Их приказы служили инструментом, позволявшим предугадывать поведение простых инвесторов. «”Пазл-мастера” показали мне, насколько далеко готовы были зайти биржи для достижения чужих целей», – вспоминает Брэд.

Поначалу «пазл-мастера», возможно, и не думали об этом в таком ключе, но теперь, когда они пытались спроектировать собственную биржу, где инвесторы были бы защищены от действий высокочастотных трейдеров, они также стремились определить методы, с помощью которых HFT-трейдеры охотились на своих жертв. Работая над расшифровкой приказов, «пазл-мастера» составили классификацию поведения хищников на фондовом рынке. В общих чертах создавалось впечатление, будто на рынке доминировали три вида деятельности, породивших огромное количество до абсурда несправедливых сделок. Первый вид деятельности они назвали «электронным опережением сделок» – когда видели инвестора, пытавшегося провести сделку в одном месте и опережаемого в другом. (С чем и столкнулся Брэд, когда работал трейдером в RBC.) Второй вид назвали «арбитражем с возвратом переплаты» – когда высокочастотные трейдеры использовали усложнение фондового рынка для присвоения всевозможных откатов, предлагаемых биржами, но при этом HFT-фирмы фактически не создавали ликвидность, хотя откаты и предназначались именно за ее создание. Третий вид деятельности и, вероятно, самый распространенный назвали «арбитражем на вялом рынке». Высокочастотные трейдеры применяли его, когда видели, что цена определенных акций на одной бирже меняется, и прихватывали приказы, размещенные на других биржах, до того, как биржи могли отреагировать на изменения. Например, рыночная цена на акции P&G составляет $80–80,01, и на всех биржах есть продавцы и покупатели на эти акции. Затем на NYSE приходит крупный покупатель и сбивает цену до $79,98–79,99. Однако высокочастотные трейдеры покупают акции на NYSE по $79,99 за штуку и успевают продать их на всех прочих биржах по $80 до того, как будет официально объявлено об изменении цены. Такое происходило все дни напролет, благодаря чему зарабатывалось больше миллиардов долларов в год, чем при использовании других стратегий, вместе взятых.

Все три стратегии, применяемые хищниками, зависели от скорости, и именно на нее обратили свое внимание «пазл-мастера», когда закончили изучать типы приказов. Они пытались создать безопасное место, где каждый вложенный доллар имел бы равные шансы с другими. Но как этого добиться на рынке, где кучка людей неизменно опережает всех остальных? Нельзя было просто запретить высокочастотным трейдерам торговать на их бирже – она обязывалась предоставлять равный доступ для всех брокеров-дилеров. И в любом случае сам по себе HFT не наносил вреда, в отличие от порожденного им хищничества. Истреблять высокочастотных трейдеров не требовалось – требовалось только лишить их несправедливого преимущества, которое они приобрели благодаря скорости доступа и усложненности рынка. Лучше всего эту идею сформулировал Роб Парк: «Представим, что вы узнаете о чем-то раньше всех остальных. Вы оказываетесь в выигрышном положении. Устранить такую привилегию невозможно – кто-то всегда будет получать информацию раньше других, а кто-то последним. И с этим ничего нельзя поделать. Можно лишь контролировать действия, предпринимаемые для монетизации добытых данных».

Очевидно, что отправной точкой должен был стать запрет на то, чем высокочастотные трейдеры занимались на всех остальных биржах, – на колокацию оборудования и опережающее получение информации обо всем происходящем на биржах. Запрет работал, но не решал проблему окончательно. Высокочастотные трейдеры всегда будут опережать прочих участников при обработке информации, полученной на биржах, и при ее использовании на других биржах.

Вновь создаваемой бирже предстояло самой исполнять приказы, а если это нельзя было сделать, перенаправлять их на другие биржи. «Пазл-мастера» хотели, чтобы на бирже исполнялись крупные партии приказов и проводились крупные сделки; чтобы здесь добропорядочные инвесторы, пожелавшие продать много акций, вступали в контакт с порядочными же инвесторами, желавшими купить много акций, без посредничества высокочастотных трейдеров. Если какой-нибудь крупный пенсионный фонд выйдет на IEX, чтобы купить миллион акций P&G, а ему предложат только 100 000, то он окажется в поле зрения какого-нибудь высокочастотного трейдера, догадавшегося, что спрос на акции P&G превышает предложение. «Пазл-мастера» хотели быть уверенными в том, что смогут получать доступ к акциям P&G, предлагаемым на других биржах, быстрее высокочастотных трейдеров.

Они продумывали разные пути решения проблемы со скоростью доступа. «К нам потоком шли преподаватели», – вспоминает Брэд. Так, один из них предложил использовать метод «случайной задержки». Каждый приказ, поступающий на новую биржу, должен был исполняться с разной (определяемой наугад) временной задержкой. Таким образом, информация о рынке, которую высокочастотный трейдер мог получить, отдав приказ на продажу 100 акций единственно для того, чтобы выявить присутствие крупного покупателя, оказалась бы для трейдера бесполезной. Исполнение приказа становилось делом случая, как покупка лотерейного билета. «Пазл-мастера», однако, мгновенно усмотрели в нем проблему – любая вменяемая HFT-фирма купит огромное количество «лотерейных билетов», чтобы увеличить свои шансы на выявление крупного приказа на покупку акций. «Кто-нибудь наводнит рынок приказами, – объяснил Фрэнсис. – И тогда любое предложение приведет к масштабному изменению котировок».

Именно Брэду первому пришла в голову идея, еще в общем виде: если все стремятся подобраться к бирже как можно ближе, то почему бы не отодвинуть их как можно дальше? Или самим разместиться на некотором отдалении и никого близко к себе не подпускать?

Однако при проектировании биржи нельзя было руководствоваться только своими желаниями, следовало учитывать и мнение регуляторов. Брэд внимательно отслеживал то, что они уже одобрили. Особенно, когда New York Stock Exchange смогла получить одобрение SEC на свою странную затею в Мово. Построив в глуши настоящую крепость площадью 37 000 кв. м, NYSE планировала продавать высокочастотным трейдерам доступ к своему механизму сопоставления приказов. Но когда она объявила о своих намерениях, HFT-фирмы стали скупать землю вокруг здания NYSE, чтобы оказаться поблизости от механизма сопоставления приказов, но не платить бирже за эту привилегию. В ответ NYSE смогла каким-то образом убедить SEC позволить бирже самой создать для себя правило: любые банки, или брокеры, или HFT-фирмы, не купившие (втридорога) места внутри здания биржи, смогут соединяться с NYSE только в одном из двух мест – Ньюарке, штат Нью-Джерси, или на Манхэттене. Время, необходимое сигналу для путешествия оттуда до здания биржи в Мово, делало HFT-стратегии бессмысленными. Вследствие чего банкам, брокерам и HFT-фирмам пришлось покупать места внутри здания NYSE. И Брэд подумал: «Почему бы не создать дистанцию, которая сделает HFT-стратегии бессмысленными, чтобы избежать продажи трейдерам права на размещение компьютеров в здании новой биржи?» «Прецедент уже был создан: NYSE позволили это сделать, – рассказывает Брэд. – Если бы только регуляторы не потребовали разрешить колокацию, им пришлось бы одобрить запрет IEX на размещение оборудования внутри здания».

Идея заключалась в том, чтобы разместить компьютер IEX, который сводил воедино продавцов и покупателей (механизм сопоставления приказов), на значительном расстоянии от тех мест, где трейдеры могли бы подключаться к IEX (они назывались «точками присутствия»), потребовать от всех, желающих торговать на бирже, подключаться в конкретной точке присутствия. Если всех участников рынка разместить достаточно далеко от биржи, то можно будет устранить большинство, а вероятно, и все преимущества, связанные со скоростью доступа.

Они уже знали, что их механизм сопоставления приказов будет располагаться в Вихокене, штат Нью-Джерси (там им предложили недорогое место в дата-центре). Оставался нерешенным только один вопрос – где следует разместить точку присутствия? «Давайте разместим ее в Небраске», – предложил кто-то, но все понимали, что потребуется приложить еще больше усилий, чтобы убедить банки Уолл-стрит, и без того не расположенные к их начинанию, отправлять людей в Омаху для подключения к новой бирже. В действительности же никого не требовалось отправлять в Небраску. Задержка должна была быть всего лишь достаточно долгой для IEX, чтобы после частичного исполнения приказа клиента на покупку биржа могла обогнать высокочастотных трейдеров в погоне за любыми другими акциями, котировавшимися на рынке по той же цене, т.е. предотвратить электронную опережающую сделку. Задержка также должна была быть достаточно длительной, чтобы всякий раз, когда на какой-нибудь бирже менялась цена акции, IEX успевала обработать поступившую информацию и соответственно изменить цены во всех приказах, связанных с данной акцией. Это делалось с тем, чтобы никто не смог перехватить приказы, как это происходило, например, с Ричем Гейтсом, когда тот проводил свои тесты, чтобы выяснить, не обдирали ли его внутри темных пулов крупных банков Уолл-стрит. (IEX тем самым предотвращала «арбитраж на вялом рынке».) Продолжительность задержки должна была составлять 320 мкс, именно столько времени им требовалось (в самом крайнем случае) для отправки сигнала на самую отдаленную от них биржу – NYSE в Мово. Для большей верности время округлили до 350 мкс.

На новой фондовой бирже все опознаваемые хищники лишались пропитания. Брэда в бытность его трейдером обманывали потому, что посылаемые им приказы прибывали сначала на BATS, где HFT-трейдеры перехватывали его сигнал и направляли на другие биржи. Маршруты для прокладки оптоволоконных кабелей в Нью-Джерси Ронан тщательно подобрал таким образом, чтобы приказ, отправленный с IEX, прибывал на все остальные биржи одновременно. (С помощью аппаратного обеспечения он добился того же результата, что и «Тор» с помощью программного обеспечения.)

Рич Гейтс перехватывал собственные приказы в темных пулах Уолл-стрит, потому что их программное обеспечение работало недостаточно быстро для установления новой цены в его приказе. Цены внутри темных пулов менялись медленно, что давало возможность высокочастотным трейдерам (или собственным трейдерам банков Уолл-стрит) использовать приказы клиентов в пуле к собственной выгоде, причем на законных основаниях. Во избежание этого на новой бирже требовалось обрабатывать приказы на IEX предельно быстро, намного быстрее, чем на других биржах. (На IEX разгонялись сами и одновременно притормаживали тех, кто здесь торговал.) Для того чтобы «увидеть» цены на других фондовых биржах, на IEX не использовали процессор SIP или некое сомнительное его усовершенствование, а создавали свою собственную, в стиле HFT, картину всего фондового рынка.

Ронан обшарил весь Нью-Джерси в поисках подходящих маршрутов для прокладки кабелей из Вихокена на все остальные биржи – таких маршрутов оказалось несколько тысяч. «Мы использовали самые быстрые подземные маршруты, – вспоминает Ронан. – Использовали оптоволокно, разработанное HFT-фирмами для HFT. И только его». Задержка в 350 мкс была подобна форе, которую участник получает в состязаниях по бегу. Она гарантировала, что IEX сможет быстрее видеть и реагировать на изменения, происходящие на фондовом рынке, чем самый быстрый высокочастотный трейдер, и тем самым защитит приказы инвесторов от злоупотреблений, вызванных изменением рыночной ситуации. При проведении сделок задержка должна была помешать высокочастотным трейдерам, которые обязательно постарались бы разместить свои компьютеры ближе всех остальных к IEX в Вихокене, отправлять свои приказы на биржу раньше остальных. Для создания задержки в 350 мкс требовалось разместить новую биржу примерно в 60 км от того места, где брокеры могли подключаться к ней. Это и составляло проблему. После заключения очень выгодного договора на размещение биржи Вихокене поступило новое предложение – сделать местом присутствия дата-центр в г. Секокус, штат Нью-Джерси. Два этих центра находились в 16 км друг от друга и использовались другими фондовыми биржами и высокочастотными трейдерами. (Как подметил Ронан: «Мы лезем в логово льва».)

Тогда блестящую идею предложил новый сотрудник IEX, Джеймс Кейп, недавно перешедший из HFT-фирмы, – свернуть кабель в бухту. Вместо того чтобы прокладывать кабель по прямой от одного места к другому, свернуть 60 км кабеля в бухту и, поместив его в ячейку размером не больше коробки для обуви, симулировать эффект расстояния. Так они и сделали. Поток данных от IEX ко всем игрокам и обратно должен был проходить круг за кругом – тысячи крошечных кругов внутри волшебной коробки. Для высокочастотных же трейдеров дело обстояло так, будто их выслали в Вест- Бабилон, штат Нью-Йорк.

Создать справедливые для всех условия оказалось на удивление просто. Было решено не продавать какому-либо трейдеру или инвестору права на размещение его компьютеров вблизи биржи или на привилегированный доступ к данным с IEX. Было решено не выплачивать откаты брокерам и банкам, которые будут отправлять приказы на биржу, а вместо этого взимать плату с обеих сторон сделки в одинаковом размере – 0,09 цента за акцию (плату, известную как «девять миль»). Предлагалось допустить только три типа приказов: рыночный, лимитированный и Mid-Point Peg («Фиксация в средней точке») – последний означал, что приказ инвестора будет находиться в средней точке между текущим бидом и оффером любой акции. Если бы акции Procter & Gamble котировались на всем рынке по 80–80,02, т.е. их можно было купить по $80,02, а продать по $80 за штуку, то в случае Mid-Point Peg приказ можно было исполнить только по $80,01. «Цена получалась вроде бы справедливая», – объясняет Брэд.

И, наконец, для того чтобы интересы учредителей биржи были, насколько это возможно, тесно связаны с интересами инвесторов, никому из тех, кто мог торговать на ней непосредственно, не дозволялось владеть какой-либо ее частью. Владельцы биржи представляли собой обычных инвесторов, которым приходилось отдавать свои приказы брокерам.

Биржа была спроектирована таким образом, чтобы с ее помощью получать разнообразную новую информацию о внутреннем устройстве американского фондового рынка, а фактически обо всей финансовой системе страны. Например, ее правила не запрещали, а поощряли тех высокочастотных трейдеров, которые желали торговать на ней. Если они оказывали ценные услуги на финансовых рынках, то могли и дальше продолжать в том же духе, но только лишенные своих несправедливых преимуществ. После открытия IEX ее сотрудники, просто наблюдая за действиями высокочастотных торговцев на бирже, где хищничество оказалось под запретом, увидели, насколько их деятельность могла быть полезной. «Пазл-мастера» задавались только одним вопросом: сумели ли они при проектировании биржи просчитать все возможные стратегии хищников? Но об этом даже они не могли знать.

СИСТЕМА ТАЙНЫХ ХОДОВ и лазеек, изрешетивших биржи, позволяла горстке игроков использовать всех остальных, кто не понимал, что игра ведется ради выгоды тех немногих. Брэд сформулировал это так: «Представьте, что вы управляете казино и вам надо усадить в него игроков, чтобы те привлекли других игроков. Вы приглашаете нескольких человек начать игру в техасский покер, сказав им, что в колоде нет валетов и дам, но об этом не узнают остальные, кто будет с ними играть. Как затащить людей в казино? Надо заплатить брокерам, чтобы те привели их туда». В начале лета 2013 г. мировые финансовые рынки были настроены таким образом, чтобы рядовые инвесторы как можно чаще сталкивались с высокочастотными торговцами в ущерб первым и ради выгоды HFT, бирж, банков Уолл-стрит и брокерских онлайн-фирм. Вокруг этих столкновений возникла целая экосистема.

Брэд почерпнул много сведений о природе этой экосистемы из первых рук. В том числе от Криса Наджи, до 2012 г. отвечавшего за продажу потока приказов в брокерской компании TD Ameritrade. Каждый год для переговоров с ним представители банков и HFT-фирм летали в Омаху, где располагалась штаб-квартира TD Ameritrade. «По большей части договоренности заключались в устной форме, – рассказывает Наджи. – За обедом тебе говорят: “Мы будем платить вам по два цента за акцию. У нас все схвачено”». Переговоры всегда проходили с глазу на глаз, потому что никто не хотел оставлять за собой бумажный след. «Оплата за продажу потока приказов сохранялась, насколько это возможно, в тайне, – объясняет Наджи. – Нам никогда не отправляли мейлов и даже не звонили. На встречу с нами приходилось прилетать». Со своей стороны, TD Ameritrade была обязана публиковать данные о количестве денег, зарабатываемых с акции, но без указания общих сумм, которые были спрятаны в отчете о финансовых результатах в строчке «Прочие доходы». «Итак, вы могли видеть, какова прибыль, но не могли видеть, как она распределяется».

В те годы, когда Наджи продавал поток приказов, он заметил две особенности и рассказал об этом Брэду и его команде, когда приехал на встречу с ними, чтобы выяснить, почему все говорят о новой странной бирже под названием IEX. Первая особенность касалась усложнения рынка, вызванного введением Reg NMS, что выражалось в быстром росте количества фондовых бирж, распространении высокочастотного трейдинга и, в свою очередь, привело к росту стоимости биржевых приказов клиентов. «В итоге поток приказов у нас вырос, по меньшей мере, в три раза», – рассказывает Наджи.

Мимо второй особенности он никак не мог пройти, она состояла в том, что не все онлайн-брокеры верно определяли стоимость своих продаж. TD Ameritrade продавала права на исполнение приказов своих клиентов HFT-фирмам на сотни миллионов долларов в год. Более крупный брокер Charles Schwab, чей поток приказов стоил больше, чем поток TD Ameritrade, в 2005 г. продал свои приказы банку UBS в рамках заключенной сроком на восемь лет сделки всего за $285 млн. (UBS взимал с HFT-фирмы Citadel некую сумму, размер которой не раскрывался, за исполнение приказов, поступивших от Schwab.) «Schwab оставил на столе по меньшей мере миллиард долларов», – считает Наджи. Многие из тех, кто продавал приказы собственных клиентов, по мнению Наджи, не представляли себе реальной стоимости содержавшейся в них информации. Даже он затруднялся ее определить. Это можно было узнать единственно по тому, сколько высокочастотные трейдеры зарабатывали, торгуя с тихоходными индивидуальными инвесторами. «В течение нескольких лет я пытался выяснить, [сколько денег сделали высокочастотные трейдеры], – рассказывает Наджи. – Маркет-мейкеры всегда неохотно делятся своими достижениями». Однако он точно знает, что обычный розничный приказ был с точки зрения высокочастотного трейдера легкой добычей. «Чей поток приказов имеет наибольшую ценность? – рассуждает Наджи. – Ваш и мой. Но у нас нет черных ящиков. У нас нет торговых алгоритмов. Вот потому наши котировки и попадают на рынок с опозданием – на целую секунду».

Высокочастотные трейдеры стремились как можно чаще торговать с простыми инвесторами, которые использовали более медленные соединения. Трейдеры могли заниматься этим потому, что сами инвесторы имели крайне слабое представление о происходящем с ними и даже крупные и квалифицированные инвесторы были не в состоянии контролировать исполнение собственных приказов. Если, например, Fidelity Investments отправлял приказ на покупку крупной партии акций в Bank of America, то последний обрабатывал его как свой собственный и вел себя так, будто связанная с ним информация принадлежала самому банку, а не Fidelity. То же самое происходило, когда простой инвестор покупал акции с помощью онлайн-брокера. В то мгновение, когда он кликал на экране значок «Купить», сделка уплывала из его рук, а информация о его намерениях принадлежала уже фактически либо E*Trade, либо TD Ameritrade, либо Schwab.

Но роль, которую во всем этом играли девять крупных банков Уолл-стрит, контролировавших 70% всех приказов фондового рынка, была куда сложнее той, что играла TD Ameritrade. Банки Уолл-стрит контролировали не только сами приказы и информационную ценность этих приказов, но и темные пулы, где могли их исполнять. Банки использовали разные подходы для извлечения ценности из приказов клиентов. Все они сначала отправляли приказы в собственные темные пулы, а уже потом – на открытый рынок. Внутри темного пула банк мог сам торговать с клиентом или же продавать специальные права доступа к пулу высокочастотным трейдерам. В любом случае ценность клиентских приказов монетизировалась крупными банками Уолл-стрит для крупных банков Уолл-стрит. Если банк не мог исполнить биржевой приказ в собственном темном пуле, то он направлял его в первую очередь на ту биржу, которая выплачивала за это наибольший откат, в свою очередь становившийся обычной наживкой во флеш-ловушке.

Если «Пазл-мастера» были правы и устройство IEX нивелировало преимущество в скорости, то новая биржа должна была свести к нулю ценность биржевых приказов инвесторов. Однако, если на IEX нельзя будет использовать приказы, а содержащаяся в них информация окажется бесполезной, то кто станет платить за право их исполнять? Крупные банки Уолл-стрит и онлайн-брокеры, с которых инвесторы взимали бы плату за направление приказов на IEX, отказались бы при этом от дохода на миллиарды долларов. А этого, разумеется, нельзя было добиться без боя.

Однажды во второй половине летнего дня 2013 г., за несколько месяцев до запланированного открытия биржи, Брэд созвал совещание, посвященное тому, как заставить крупные банки Уолл-стрит почувствовать, что за ними наблюдают. К тому времени IEX собрала еще больше капитала, наняла еще больше людей и переехала в большее по площади помещение на 30-м этаже седьмого корпуса Всемирного торгового центра. И все же здесь пока не было отдельного помещения для совещаний, поэтому они собирались в углу большой комнаты, где лекционная доска соприкасалась с окном, из которого открывался живописный вид на мемориал памяти жертв терактов 11 сентября. Дон прислонился спиной к окну, рядом примостились Ронан, Шволл и Роб Парк, а Брэд встал перед белой доской, достав маркер из лотка. Два десятка сотрудников IEX остались сидеть за своими рабочими столами в том же помещении и делали вид, что их это не касается.

Затем к коллегам присоединился Мэтт Трюдо. Он единственный из присутствовавших участвовал в создании с нуля фондовой биржи и по этой причине включался в обсуждение всех деловых вопросов. Как ни странно, но Мэтт меньше всех остальных был по своей натуре бизнесменом. Он поступил в колледж на художественное отделение, но потом, решив, что у него нет таланта художника, и полагая, что способен стать ученым, перевелся на отделение антропологии. Антрополог из него тоже не получился. После окончания колледжа Мэтт нашел работу менеджера по урегулированию автостраховых споров – работу, которую он считал одной из самых выматывающих в мире. Однажды во время перерыва на ланч он обратил внимание на телевизор, настроенный на канал CNBC, и задумался: «Почему на экране бегут две отдельные ленты тикера?» Мэтт стал изучать фондовый рынок. Пять лет спустя, в середине 2000-х гг., он уже открывал новые, устроенные на американский манер фондовые биржи в других странах для компании с загадочным названием Chi-X Global. («Оно было неудачным с точки зрения маркетинга, – вспоминает Мэтт. – Первые 15 минут на каждой встрече мы тратили на объяснение того, что же это значит».) С одной стороны, он был бизнесменом, а с другой – миссионером: встречался с правительственными чиновниками, готовил официальные документы и на заседаниях консультационных советов превозносил достоинства американских финансовых рынков. После открытия Chi-X

Канаде консультировал фирмы, которые пытались открывать фондовые биржи в Сингапуре, Токио, Австралии, Гонконге и Лондоне. «Думал ли я, что занимаюсь богоугодным делом? – рассуждает Мэтт сегодня. – Нет. Но я считал, что эффективность рынка имеет значение для развития экономики».

Пока он нес благую весть американских финансовых рынков, не мог не заметить следующую закономерность – после открытия новой биржи на ней ничего не происходило, пока там не появлялись высокочастотные трейдеры и не размещали свои компьютеры рядом с ее механизмом сопоставления приказов, вследствие чего дела на бирже шли в гору. Но потом до него стали доходить слухи о том, что некоторые высокочастотные трейдеры занимались махинациями, а в компьютеры бирж встраивались глюки, позволявшие трейдерам наживаться за счет индивидуальных инвесторов. Мэтт не мог выявить конкретные злодеяния, но стал все чаще задумываться о том, какую роль играл во вселенной. В 2010 г. Chi-X предложила ему новую высокую должность – руководителя службы глобального развития продукта, но, прежде чем ее занять, он наткнулся в Сети на пост Сала Арнука и Джозефа Салуцци. В нем подробно описывалось, как две публичные биржи, BATS и Nasdaq, снабжали высокочастотных трейдеров информацией о приказах инвесторов, помогая первым распознавать намерения последних. По словам Арнука и Салуцци, большинство инвесторов «понятия не имеют о том, что биржи разглашают частную информацию о сделках, которую им доверяют клиенты. Без оповещения клиентов биржи активно передают информацию высокочастотным трейдерам ради привлечения их потока приказов».

«Это было первым достоверным доказательством существования йети», – вспоминает Мэтт. Он стал разбираться в ситуации самостоятельно и обнаружил, что глюки на BATS и Nasdaq, нарушавшие работу рынка в пользу высокочастотных торговцев, не возникли случайно, а являлись симптомами системной проблемы и что «было множество других маленьких странностей, которые в принципе тоже можно было использовать».

Тогда он оказался в неловком положении человека, ранее пропагандировавшего ценности обновленного в американском стиле фондового рынка, а теперь усомнившегося в справедливости его устройства. «В тот момент я почувствовал, что не могу больше искренне выступать в защиту высокочастотного трейдинга, – рассказывает Мэтт. – Я наблюдал за тем, как мы внедряли нашу бизнес-модель во всех этих странах, и думал: “Мы же экспортируем заразу”». В 34 года он был женат и имел годовалого ребенка. Chi-X платила ему свыше $400 000 в год. И все же он принял решение и уволился, понятия не имея о том, чем будет зарабатывать себе на жизнь. «Не хочу сказать, что я идеалист, – объясняет Мэтт, – но наше время на этой планете ограниченно. И я не хочу через двадцать лет сожалеть о том, что в прожитой жизни мне нечем гордиться».

Без толку проболтавшись большую часть года, он додумался позвонить Ронану, с которым познакомился, когда тот прокладывал кабели для высокочастотных трейдеров на биржу Мэтта в Канаде. В октябре 2012 г. они встретились за кофе в McDonald’s, расположенном рядом с Либерти-Плаза, и Ронан рассказал, что недавно ушел из RBC, чтобы открыть новую биржу. «Моей первой мыслью было: “Мне так жаль этого парня, – вспоминает Мэтт. – Он только что похоронил свое будущее. Они просто обречены”. Но потом я спросил себя: “Почему люди, зарабатывавшие по миллиону в год, уволились?”» Мэтт снова встретился с Ронаном в ноябре и задал ему еще несколько вопросов о новой бирже, а в декабре Брэд принял его на работу.

Теперь, стоя перед белой доской, Брэд рассматривал насущную проблему в подробностях. Дело в том, что для инвесторов было непривычно отдавать распоряжения своим брокерам по отправке приказов на одну конкретную биржу, но именно так они собирались поступать с IEX. Однако эти инвесторы никак не могли проследить, станут ли брокеры Уолл-стрит выполнять их инструкции и действительно отправлять приказы на IEX. Отчеты, которые инвесторы обычно получали от брокеров (так называемый анализ трансакционных издержек), были бесполезны – настолько небрежно и непоследовательно они составлялись. В одних отчетах время действий расписывалось до секунды, в других – до десятых долей микросекунды. Но ни в одном не указывалось название биржи, где проводилась сделка. В итоге не представлялось возможным выяснить условия проведения сделки, узнать, что происходило непосредственно перед ней и после нее. Если же вы не знаете даже порядок проведения сделок на фондовом рынке, то вряд ли сможете определить, проводилась ли ваша сделка по справедливой цене.

– Это ящик Пандоры, только набитый нелепостями, – рассуждал Брэд. – Невозможно получить ответ на простой вопрос: «Где проводилась сделка?»

– А что если инвесторы будут отправлять нам свои приказы, а мы дадим им возможность проследить, попали ли их приказы к нам? – задал разумный вопрос Роб Парк.

– Мы не можем так поступить, – ответил Дон, – иначе нарушим заключенное с брокерами соглашение о неразглашении конфиденциальной информации.

Это было правдой. Инвестор мог передать приказ в Bank of America и попросить тамошнего брокера направить его на IEX. Он также мог попросить, чтобы IEX разрешили сообщить ему о результате.

И все же Bank of America мог из принципа не разрешить IEX сообщать инвестору о выполнении банком его инструкций на том основании, что в таком случае будут разглашены секреты банка!

– Почему бы нам просто не публиковать отчеты о происходящем? – спросил Ронан.

– Эта информация является собственностью банка, – объяснил Дон.

– Нам что, нельзя обнародовать информацию о сделке инвестора, потому что она принадлежит Goldman Sachs? – Ронан не мог поверить своим ушам, но тогда он знал об этих вещах меньше всех остальных.

– Нельзя.

– И что они нам за это сделают – закроют?

– Вероятно, на первый раз просто дадут нам по рукам, – предположил Дон.

Брэд стал размышлять вслух о возможности создать механизм, с помощью которого инвесторы могли бы получать в режиме реального времени информацию о том, куда брокеры отправляют их биржевые приказы.

– Это вроде камеры наблюдения, – рассуждал он, – вам все равно, включена она или нет. Просто, если знаешь, что она есть, то ведешь себя по-другому.

– Сообщество брокеров будет чувствовать себя под колпаком, – сказал Дон.

На нем была футболка с надписью: «Я люблю обитателей моря», он вертел в руках мяч для регби, но чувствовал себя не в своей тарелке, хотя старался этого не показывать. Все эти парни когда-то работали в крупных банках на Уолл-стрит, но никто из них не выступал в роли клиента этих банков. Они не знали, какой рыночной властью обладали банки. Как позже скажет Дон: «Если брокеры сообща решат разделаться с нами, то нам капец. Тушите свет». Он не сказал этого так же напрямую на совещании, возможно, потому, что чувствовал – они об этом и так знали.

– Это все равно что заявить: «Я думаю, что народ здесь в офисе ворует», – сказал Брэд с растущим воодушевлением. – Можно носиться туда-сюда, постоянно проверять и пытаться кого-то поймать за руку или же можно поставить камеру. Подключена она будет или отключена, но вот она. И тот, кто крадет, блин, мои кофейники, не узнает о том, включена она или нет.

– Нам реально наплевать, будут ли инвесторы ее использовать, – добавил Ронан, – мы просто хотим, чтобы брокеры опасались проверок.

Где-то в большом помещении зазвенел телефон, и звук его заставил всех вздрогнуть, как это бывает, когда в маленьком городке посреди ночи гудит клаксон. В помещении не было перегородок, но находившиеся в нем молодые люди делали вид, что отделены от остальных стенами.

Все они были, за одним исключением, молодыми. Исключение представляла Тара МакКи, работавшая в RBC аналитиком до 2009 г., когда Брэд нашел ее и пригласил на должность своего личного помощника. («Когда я его встретила, то сказала себе: “Все равно чем я буду заниматься – лишь бы работать с ним”».) И она последовала за ним, когда Брэд ушел из банка, хотя он пытался ее от этого отговорить на том основании, что не сможет ей достойно платить и что такой риск ей не по плечу. Группа технарей, которых Брэд собрал в новом месте, была, по мнению Тары, еще более необычной по сравнению с той, что он собрал в RBC. «Для гениев они были реально тупыми, – вспоминает она, – а некоторые реально изнеженными – сами даже не могли собрать картонную коробку.

О тебе же они думают, что ты ничего не делаешь, а только кому-нибудь названиваешь».

Но они были и удивительно сдержанны. Это совещание касалось каждого из них – возможность или невозможность вынудить крупные банки Уолл-стрит к сотрудничеству означала победу или поражение, но они делали вид, что им это безразлично. Профессиональный этикет в их команде означал что-то вроде добровольного нелюбопытства даже по отношению друг к другу. «Общаться с большим количеством людей не так-то просто, – считает Брэд. – Над этим нам надо поработать». Забавно – если стороннему наблюдателю они казались мастерами отгадывать загадки, то друг для друга оставались загадкой.

Шволл оглядел рабочие столы и крикнул: «У кого звонит?»

– Извините, – раздался чей-то голос, и телефон замолчал.

– Это похоже на няньку, – высказал Дон свое отношение к идее Брэда о камере наблюдения. – Унизительно. Отношения могут стать напряженными.

– А когда тебя обыскивают в аэропорту, ты что, ненавидишь тех, кто это делает? – спросил Брэд.

– Я их, блин, ненавижу, – ответил Дон.

– А я говорю: «Я рад, что вы проверяете мой багаж, значит, вы проверяете его и у других», – сказал Брэд.

– Проблема заключается в том, что все проносят через досмотр марихуану, – подал голос Шволл.

– Если кто-нибудь, блин, разозлится, то только потому, что у них рыльце в пушку, – разгорячился Брэд.

– Извините, – вставил свое слово Дон, – я белый толстый парень и не собираюсь взрывать этот самолет. Меня не надо дополнительно шмонать. – Он перестал подбрасывать мяч.

– Есть ли в этом еще какой-то смысл, кроме контроля за брокерами? – задал вопрос Шволл. И спросил вдогонку: – А можно их контролировать так, чтобы они об этом не подозревали?

Человек, больше остальных преуспевший в раскрытии чужих секретов, верил, что IEX удастся сохранить свои дела секрете.

– Нет, – ответил Брэд.

– Итак, нанимаем няню, – сказал Шволл со вздохом.

– «Няня для брокеров», – заключил Дон. – Классное название. Жаль, что мы не сможем его запатентовать.

Потом воцарилось молчание. Это был лишь один из тысячи аргументов, который они обсудили при проектировании биржи. Команда разделилась примерно на две половины – одни (Ронан и, в меньшей степени, Брэд) хотели ввязаться в драку с крупнейшими банками Уолл-стрит, а другие (Дон и, в меньшей степени, Шволл) считали, что ввязываться в драку – это безумие. Роб и Мэтт еще не высказали своего мнения, но по разным причинам. Роб замолчал после того, как его первое предложение было отметено. «Роб меньше всех соприкасается с хаосом, – отмечает Брэд. – Он не встречается с брокерами. Предлагаемые ими [брокерами Уолл-стрит] решения проблем, создаваемых ими же, противоречат логике, потому что брокеры решают проблемы, противоречащие логике». Мэтт Трюдо, также хранивший спокойствие, часто предпочитал отступить на шаг и наблюдать со стороны. «Я всегда чувствовал себя немного чужаком в тех группах людей, с которыми был связан», – поясняет Мэтт. Он был также прирожденным миротворцем. Мог уволиться с работы из принципа, но не получал удовольствия от конфликтов, даже внутренних.

– Может, я еще недостаточно искушен этом деле, – Мэтт осторожно подбирал слова, – но давайте представим, что мы запускаемся и нам сопутствует оглушительный успех, тогда нам не придется внедрять эту штуку.

Его идея была изначально нежизнеспособной – никто не верил, что дела у них пойдут успешно с самого начала и меньше всего в это верил сам Мэтт. Он знал не понаслышке, что происходит, когда открывается новая биржа, – ничего не происходит. Chi-X в Канаде теперь стала очень успешной – занимала 20% канадского рынка, но в первый месяц на ней продали всего 700 акций. По целым дням на бирже не проводилось ни одной сделки, и в следующие несколько месяцев дела улучшились ненамного. Так начинался путь к успеху. Но IEX не могла простаивать несколько месяцев. Пусть новая фондовая биржа и не стала бы мгновенно суперуспешной, но торговля на ней должна была идти достаточно активно, чтобы доказать положительное воздействие честности. Требовалось доказать инвесторам, что биржа, публично основанная на принципе справедливости, более выгодна для них, чем прочие. Для доказательств требовались данные, а чтобы их получить, надо было проводить сделки. Если крупные банки Уолл-стрит сговорятся не совершать сделок на IEX, она будет изначально обречена на провал. И они все об этом знали.

– Брокеры будут взбешены, – наконец вымолвил Шволл.

– На войне как на войне, – сказал Брэд. – Если у клиентов будет ощущение, что их инструкции выполняются, то нам не придется больше это обсуждать. IEX не собирается без причины расквашивать брокерам физиономии. Мы не ищем врагов. Мы ищем союзников, а наши союзники – это инвесторы.

– Брокеры все равно взбесятся, – повторил Шволл.

– А мы что, и вправду полицейские? – спросил Дон.

– Может, нам не надо с этим вообще заморачиваться, – добавил Шволл. – Может, нам надо прикинуться, что у нас это есть. Скажем об этом покупателям, а они шепнут своим брокерам – и этого хватит.

– Но брокеры все равно узнают, – возразил Дон. – Они знают, что нам приходится держать в тайне бросовые бумаги брокеров. А брокерам приходится держать в тайне бросовые бумаги клиентов. Клиентам же деваться некуда.

Брэд предложил последнюю идею – организовать чат-рум, где инвесторы могли бы обсуждать со своими брокерами прошедшие сделки.

– К тому же они всегда могут позвонить своему брокеру и спросить: “Скажи, что, черт возьми, происходит?” – сказал он. – Это всегда считалось лучшим решением.

– Они никогда так не поступали, – возразил Ронан.

– Их никогда к этому не побуждали, – вставил Мэтт.

И действительно, у инвесторов никогда не было веской причины, чтобы предпочесть одну биржу другой.

– Сведите Дэнни Мозеса в чате с Goldman, – предложил Брэд, подразумевая ведущего трейдера компании Seawolf. – Он их расспросит.

– Но Дэнни немного склочный, – заметил Ронан.

– Склочный… Мне это нравится, – сказал Дон.

Ронан обучал Дона ирландским выражениям, по одному за раз.

– У тебя уже есть «вэнкер» (задрот). «Тоссер» (звиздюк). А теперь у тебя есть еще и «аджи-баджи» (склочник), – подытожил Ронан.

– Если ничего не делать, то все будут делать что хотят, – рассуждал Брэд. – Будешь что-то делать и сможешь повлиять на поведение других людей. Но, создавая инструмент, не вызываем ли мы поведение, от которого хотим избавиться? Зажигая свет, не создаем ли мы теневую зону сразу за кругом света? Разве это не похоже на ситуацию с Reg NMS, которые породили то, от чего хотели избавиться?

– Свет порождает тени, – заметил Дон. – Если хочешь создать ярко освещенный круг, то по бокам от него образуются теневые зоны.

– Если мы искренне верим, что наши действия создадут слишком много белых пятен, то, может, от этого откажемся? – спросил Брэд.

– Если мы выставим счет за няню, а она завалится пьяная на диван, то не окажемся ли мы козлами? – предположил Дон. – Пусть уж лучше не будет никакой няни. Просто оставьте детей дома одних.

– Если ты сможешь придумать еще какое-нибудь применение этой хрени, валяй, – сказал Шволл, который все еще надеялся скрыть действия их команды от посторонних, рассчитывая, что они смогут работать как полицейские под прикрытием.

– Теперь мне эта идея нравится меньше, чем раньше, – признался Брэд. – Надо честно признаться, что пьяная няня может быть ничуть не лучше, чем ее отсутствие.

– А как сильно няня может напиться? – спросил Ронан от нечего делать.

Брэд кинул маркер обратно в лоток, прикрепленный к доске.

– Можно понять, почему клиент остается в пролете, – сказал он. – Система построена так, чтобы клиент был в пролете.

Потом повернулся к Дону:

– Вы в Nasdaq об этом когда-нибудь говорили?

– Нет, – ответил Дон и снова оперся спиной на окно.

Какое-то время Брэд смотрел на Дона и на вид за окном. В тот момент он мог смотреть на внешний мир из помещения новой биржи и одновременно мысленно из внешнего мира наблюдать за новой биржей. Как они выглядели со стороны? В глазах тех, кто находился снаружи? Там, где когда-то возвышались две башни – символ американского капитализма, превратившиеся за несколько часов в пыльную кучу строительного мусора и деловых бумаг. Там, где идеализм был либо уловкой, либо проявлением глупости и где люди, остро нуждавшиеся в их успехе, еще не подозревали об их существовании. Но там, снаружи, много чего произошло. Люди выстроили новые башни взамен прежних. Люди нашли в себе силы, о которых прежде и не подозревали. И люди уже спешили к ним на помощь, готовые вступить в бой. Там, снаружи, все было возможно.

Содержание

Далее